– Бесплодные Земли? А скажи-ка, ты там не знаешь…
– Я там всех знаю!
– Маленькую волчицу с золотым мехом знаешь?
– Блестку-то? Дочь Черного Пламени и Большого Волка? Знаю, а как же! Но, во-первых, никакая она не маленькая, она огромная. Больше самого крупного волка. И потом, мех у нее не золотой…
– Как это не золотой, что ты выдумываешь?
– Ничего не выдумываю, я правду говорю. У нее был золотой мех, это да. А теперь нет. Она погасла.
– Погасла?
– Вот именно. Однажды ночью она ушла с одним из своих братьев, никто так и не узнал куда, а утром вернулась одна. И ее мех погас. Больше не сверкал на солнце. Просто соломенно-желтый. Говорят, она носит траур по брату.
– Так и говорят?
– Про нее много чего говорят. И все это правда, я ее хорошо знаю. Говорят, что среди волков никогда не было охотника лучше нее, и это правда! Говорят, что ни ее, ни ее близких людям никогда не поймать, и это правда!
– А ты-то откуда знаешь? – спросил Голубой Волк, чувствуя, как в груди у него вздувается большущий пузырь гордости.
И Куропатка рассказала. Дело было летом. Три волчьих семьи собрались вокруг пруда, где утки так и кишели. В том числе семьи Блестки и Куропатки. Присмотрели себе добычу. Затаились. Как вдруг – «флоп, флоп, флоп» – в воздухе над ними захлопало, и они узнали этот звук. Вертолет! (Да, они теперь охотятся за нами с вертолетов!) И – бах! бах! – первые выстрелы. Всеобщая паника! Волки разбегались во все стороны, словно их разнесло ветром от винта. К счастью, стреляли охотники плохо. Это были любители, из тех, что охотятся для развлечения. И вот вертолет снижается, он все ближе и ближе. Трава под ним прилегала к земле. Но в траве-то как раз и затаилась Блестка, совершенно неразличимая, точно такого же цвета! И вдруг – прыжок! И пилота за ногу – хвать! Вертолет взмывает, совершает уморительный пируэт и – плюх! – прямо в пруд!
Куропатка кинулась тогда к Блестке: «Как тебе это удалось, Блестка, скажи, как?»
– И знаешь, что она ответила?
– Глаз!
– Откуда ты знаешь?
– Потом объясню. Рассказывай дальше.
– Ах да, дальше. Ну вот, вертолет, стало быть, в пруду, люди барахтаются среди уток (утки в бешенстве! ), а волки расселись на берегу вокруг и смеются, и смеются… то есть ты не представляешь, как же мы смеялись! Не смеялась только Блестка.
– Не смеялась?
– Нет, она никогда не смеется.
Вот. После этого разговора Голубой Волк перестал чураться Куропатки. Она была веселая. Они делились воспоминаниями. Шли годы. На прошлой неделе Куропатка умерла. Вот мы и дошли до настоящего времени. До того самого дня, когда Голубой Волк сидит в своей пустой вольере. Сидит и смотрит на мальчика.
Смотрят оба, глаз в глаз. В тишине, за которую может сойти рокот города. Сколько же времени смотрят они вот так друг на друга, мальчик и волк? Мальчик много раз уже видел, как садится солнце в волчьем глазу. Не холодное солнце Аляски (у того свет бледный, и не поймешь, садится оно или встает…), нет, здешнее солнце, солнце зоопарка, которое исчезает каждый вечер, когда уходят посетители. Тогда в глазу волка наступает ночь. Сперва она смешивает краски, потом стирает картины. И наконец веко волка опускается на этот глаз и глаз гаснет. Волк по-прежнему сидит напротив мальчика, сидит очень прямо. Но он уже спит.
* * *
Тогда мальчик уходит из зоопарка, на цыпочках, как из спальни.
* * *
Но каждое утро, когда Черное Пламя, Серый Родич, рыжики, Блестка и Куропатка просыпаются в глазу волка, мальчик уже тут как тут – стоит перед вольерой, неподвижный, внимательный. Волк ему рад.
– Скоро ты будешь все про меня знать.
Теперь волк подбирает всякие крохи, самые мелкие свои воспоминания: все эти зверинцы, зоопарки, все встречавшиеся ему звери, пленники вроде него, такие грустные, все человеческие лица, на которые он якобы не смотрел, тоже не больно-то веселые, облака сменяющих друг друга времен года, последний лист, слетающий с его дерева, последний взгляд Куропатки, день, когда он решил больше не притрагиваться к мясу…
Пока не доходит до того момента, когда всплывает самое последнее воспоминание Голубого Волка.
Это как раз и есть появление мальчика перед вольерой однажды утром в начале зимы.
– Да, последнее мое воспоминание – это ты.
Это правда. Мальчик видит, как в глазу волка возникает его собственное изображение.
– Как же ты меня раздражал поначалу!
Мальчик видит в этом совершенно круглом глазу себя, стоящего неподвижно, как мерзлое дерево.
– Я все думал, что тебе от меня надо? Волка, что ли, никогда не видел?
Дыхание мальчика затуманивает изнутри глаз волка.
– Я говорил себе: он первым устанет, у меня больше терпения, я ведь волк!
Но мальчик в волчьем глазу, судя по всему, не собирается никуда уходить.
– Знаешь, как я бесился!
В самом деле, зрачок волка сужается и вспыхивает, как пламя, вокруг изображения мальчика.
– А потом ты закрыл один глаз. Я был тронут, честное слово…
Теперь все спокойно. Тихо падает снег на волка и на мальчика. Последние хлопья уходящей зимы.
– Но ты-то? Ты? Ты-то кто такой? А? Кто ты? И, прежде всего, как тебя зовут?
Мальчика не в первый раз спрашивают, как его зовут. Другие дети поначалу…
– Эй, ты что, новенький?
– Ты откуда?
– Отец у тебя кто?
– Тебе сколько лет?
– Ты в каком классе?
– В «Бельведер» играть умеешь?
Обычные детские вопросы.
Но самым частым был именно тот, который сейчас мысленно задал волк:
– Как тебя зовут?
И никто никогда не понимал ответа:
– Меня зовут Африка.
– Африка? Это же не человеческое имя, это название континента!
И смеялись.
– И все же меня так зовут: Африка.
– Кроме шуток?
– Ты что, смеешься?
– Дурить нас вздумал?
Мальчик вооружался специально отработанным взглядом и спокойно спрашивал:
– Я похож на шутника?
На шутника он был не похож.
– Ну извини, мы ведь так…