Можете рассматривать это письмо как ультиматум.
Инспектор Адриан Титюс знал это письмо наизусть, и, надо сказать, стиль его не очень-то ему нравился. «Господа полицейские»… «Мадемуазель Куррье»… «Освободите ложь – и вы получите правду»… Этакий чистюля. Таково было мнение инспектора Титюса. Он не смог удержаться, чтобы не поделиться впечатлениями с Мари-Анж. Обходными путями, разумеется.
– Это он вас одевает?
Да, этот розовый костюм – от него, и она носила его, только чтобы сделать ему приятное.
– А перманент? Тоже? Его идея?
Шлем респектабельности на озорной головке шлюхи. Жалкое зрелище…
– Новый взгляд на старый… покрой. Уверен, что он и разговаривает так же, как одевает, этот пижон.
При этих словах она так и подскочила, будто ужаленная.
– Ну вот. Круг подозреваемых сужается, как говорится: чистюля, который говорит так же, как одевает вас.
* * *
Каждую неделю Титюс отчитывался перед Жервезой, стараясь не попасть в тот же день и час, что и Силистри.
– Сначала она сомневалась, стоит ли пить со мной чай, а потом подумала: почему бы и нет? Лгунья и при том азартная, ты была права, Жервеза, ей нравятся дуэли. Только зря она согласилась на печенье. Когда рот забит, голова уже не варит. Желудок выбрасывает то, что мозг пытается спрятать.
Титюс говорил все это бесстыдно уставившись на живот Жервезы. Нет, это, конечно, не Святой Дух надувал сей монгольфьер.
– Жервеза, а не допросить ли мне Силистри, как-нибудь за обедом.
– Прекрати, Адриан. Ты прекрасно знаешь, что это не Жозеф.
– Ничего я не знаю, Жервеза. Но раз это не я…
– Похоже, вы об этом сожалеете.
Последнее замечание исходило от жены Малоссена. С тех пор, как она поселилась у Жервезы, жена Малоссена превратилась в ее двойника. Она одна заменяла ей всех ее ангелов-хранителей. Титюс спросил:
– А в морду не хотите?
* * *
На следующий день, войдя в камеру Мари-Анж, он зашел с другого конца.
– Вы знаете, что я не имею права приходить сюда и доставать вас?
Пункт предписания.
– Меня отстранили от дела, Мари-Анж. За вас отвечает Лежандр. Я хожу сюда нелегально.
Теперь она уже помогала ему накрывать. Подставки, блюдца, чашки, ложечки, миленькие батистовые салфетки с вышивкой… Каждый день они вдвоем играли в «дочки-матери».
– Давно ли инспекторы стали навещать подозреваемых в их камерах, а? Где это видано?
Сегодня в ассортименте у них были конфитюры из редких фруктов.
– Знаете, чего мне стоит наше знакомство! Каждый раз под двойным напряжением. Подкуп служителя. Еще охране отвалить, и психиатру.
Он разливал чай.
– Цена истины…
Он тактично не включил сюда стоимость их маленьких чаепитий.
– И все это – лишь для того, чтобы сказать вам, что вы можете выставить меня, если захотите.
Очевидно, она этого не хотела.
– К тому же «последовательные следователи Лежандра» верят не мне, а вам.
Но в этот день тема их разговора была несколько иной.
– Как вы догадались, что Жервеза беременна, Мари-Анж? Только потому, что ее вырвало на вас? Или женщины издали чуют материнство в соперницах?
Она брезгливо улыбнулась.
– У меня одна проблема, – признался он.
Теперь он поставил свою чашку. Он долго размышлял, прежде чем сказать:
– Я хочу знать, кто может быть отцом этого ребенка.
Она схватила заварочный чайник и налила ему, изящно придерживая крышку проворными пальцами.
– Спасибо, – сказал он.
Потом спросил:
– У вас нет соображений по этому поводу?
Она смотрела на него.
– А вот у меня есть.
Казалось, ее это заинтересовало. Тем более что он оставил ее в покое, переключившись на кого-то другого.
– Чудовищное подозрение. Я из-за этого ночей не сплю.
И правда: лицо его осунулось и посерело, веки заметно отяжелели, взгляд стал шальным и злобным. Раздражение невысыпавшегося.
– Как бы вы это объяснили, Мари-Анж? Я месяцами расследую дело садиста, который режет шлюх на куски, уж я наслушался воплей, насмотрелся на трупы, отсмотрел километры ужасов, записанных на пленку, я набрался кошмаров по горло, хватит до конца моих дней, и, подумайте только, мне не дает уснуть то, что я не смог прижучить хозяина этого несчастного сперматозоида!
Он резко поднял голову.
– Хотите, скажу, кто он, эта сволочь?
Его трясло от ярости, и он ушел, так и не назвав имени. Дверь камеры с грохотом захлопнулась за ним.
Утром шестнадцатого дня, выйдя из своего дома на улице Лаба, старший инспектор Жюльен Перре, методичный следователь дивизионного комиссара Лежандра, направлялся на набережную Орфевр. Как раз в тот момент, когда, подставив спину пасмурному небу, он наклонился, чтобы вставить ключ в замок своего «ситроена-15» (он предпочитал коллекционные модели), он почувствовал ледяное прикосновение лезвия, мягко вошедшего в спинной мозг, точно над пятым позвонком. Инспектор тут же перестал чувствовать свои руки, ноги, и вообще что бы то ни было. Естественно, не мог он осознать и того, что последовало затем: а именно, что его добили и транспортировали тело в багажнике его же машины, при этом не слишком аккуратно – поскольку за рулем сидел какой-то неизвестный, которому сам хозяин ни за что не доверил бы свой автомобиль.
* * *
В это время, дивизионный комиссар Кудрие торчал в приемной своего бывшего кабинета, что, впрочем, никак не было связано с этим новым преступлением. Битый час он ждал, пока зять соблаговолит принять его. Для тестя это, конечно, было слишком долго, но для начинающего пенсионера, проводящего дни напролет с удочкой в руках в ожидании клева, – терпимо. Если что и удивляло его в новизне обстановки, так это не упразднение стиля ампир и не размах обновления, привнесенного Ксавье (так звали его зятя), а то, что все это было до такой степени прогнозируемо. Ксавье всегда останется Ксавье. Застекленные проемы, стеклянные двери, алюминиевые рамы, свет, свет, свет, и ни одного знакомого лица на этом этаже дома на набережной… Именно это дивизионный комиссар Кудрие и готовился увидеть, размышляя по пути от гостиницы до набережной Орфевр.
– Зачем вам останавливаться в гостинице, господин комиссар, поедемте ко мне, – предложил инспектор Карегга, встретивший его в аэропорту.
– Вы, случаем, не влюбились за это время, Карегга?
Шея инспектора Карегга, затянутая в меховой воротник летной куртки, покраснела.