В безопасности, однако, он сможет себя чувствовать лишь после успешного завершения комбинации. Если же до этого момента о его контакте с Синедрионом проведает наша служба, то за его жизнь никто не даст и гнилой маслины. Иуда при этом отлично понимал, что шила в мешке не утаишь (в такой организации, как Синедрион, утечка информации произойдет почти мгновенно) и, поскольку счет пошел на дни, решительно выбрал игру на опережение. Самое лучшее в такой ситуации – подбросить противнику ложный след, на возню с которым безвозвратно уйдет драгоценное время.
Немедленно после встречи с первосвященниками он вышел на экстренную связь со мной (попутно залегендировав, таким образом, свое появление в городе) и доложил, что в последние дни один из членов секты, а именно – Иоанн, ведет себя странно. Он, Иуда, подозревает, что тот ищет контактов с Синедрионом, а потому просит нашу службу немедленно навести соответствующие справки. Расчет Иуды строился на том, что он обладал определенным портретным сходством с Иоанном, и к тому же, покидая дом Лазаря, «по ошибке» надел не свой, а Иоаннов плащ. Этого – как он справедливо полагал – будет достаточно, чтобы ранее не знакомые с ними обоими свидетели (из числа наших информаторов внутри Синедриона) не смогли бы с уверенностью утверждать, что посетителем Каиафы был не Иоанн.
Таким образом, как только мы получим информацию из Синедриона («Действительно, приходил член секты Назареянина… приметы… одет был… etc»), что все равно неизбежно, она наложится на упреждающий рапорт Иуды. Это создаст двойнику отличное прикрытие – хотя бы на несколько дней, а больше и не потребуется… В качестве финального росчерка Иуда (семь бед – один ответ) испросил крупную дополнительную сумму – на случай эвакуации, подкупа стражников и прочих мероприятий по ликвидации последствий возможного предательства; не выдавать ее у меня не было никаких оснований.
Спору нет, это был со стороны Иуды блестящий ход. И тем не менее, он вряд ли ввел бы меня в заблуждение, будь я тогда в нормальном рабочем состоянии. К сожалению, на каком-то этапе в этой операции все начало складываться против нас: в момент доклада Иуды голова моя была занята совершенно другим делом – обширным кровавым провалом в Галилейской резидентуре. Последнюю неделю я работал на месте, занимаясь его локализацией: эвакуировал тех, кого еще можно спасти, и ликвидировал – кого спасать поздно; все было тщетно, галилейская сеть продолжала рассыпаться, как обсохший на солнце песчаный замок. За все те дни я проспал в общей сложности несколько часов, а потому шевелил мозгами с неимоверным скрипом. Получив от наших осведомителей в Синедрионе первое же «подтверждение» сигналу Иуды, я проглотил подброшенную наживку и распорядился организовать ликвидацию предателя – то есть Иоанна.
Действовать, однако, надлежало с высочайшей осмотрительностью. Члены секты, как правило, ходили по улицам города все вместе, плотно опекаемые – от греха – агентами иерусалимской наружки, так что приблизиться к Иоанну незамеченным было невозможно. При острой необходимости можно было бы, конечно, пойти напролом: организовать небольшие уличные беспорядки и в возникшей сутолоке потихоньку ткнуть предателя шилом под лопатку или, подключив спецназовских снайперов, поразить его локтей с двухсот отравленной стрелой. Однако в слишком профессионально исполненной акции иудейские сыщики вполне могли бы распознать «римский след», что неизбежно навело бы их на верные (и в высшей степени нежелательные) выводы; кроме того, это переполошило бы и саму секту. В конце концов, никакого особого пожара пока не было: и деятельность, и проповедь Иешуа были абсолютно открытыми, а агент класса Иуды стукачу-любителю просто не по зубам. В создавшейся ситуации самым разумным было растянуть паутину и терпеливо ждать: наблюдать непосредственно за сектой и контролировать места наиболее вероятного появления перебежчика – подходы к Синедриону, дому Каиафы и штаб-квартире храмовой стражи. Выследить дилетанта несложно; рано или поздно Иоанну придется оторваться от товарищей и пойти в одиночку на конспиративный контакт, и вот тут-то его и зарежут «грабители».
Не знаю, проконсул, насколько вообще велик тот Бог, которому поклоняется Иоанн, но по крайней мере сохранить жизнь своего адепта он сумел – не дав тому ни разу за последующие дни уединиться от единоверцев. Лишь ранним утром в четверг 13 нисана наша служба наружного наблюдения зафиксировала наконец появление в городе Иоанна, однако опять не одного, а в компании с Петром. Войдя в один из домов в Нижнем городе и пробыв там около получаса, они затем покинули Иерусалим через Овчьи ворота в Восточной стене и двинулись к Елеонской горе; Иерихонская дорога была в этот час совершенно безлюдна, и наблюдение за ними пришлось снять. А вот человек, вышедший из того же дома через несколько минут после Иоанна с Петром, привел последовавших за ним оперативников к… Никодиму, одному из лидеров либеральной фракции Синедриона.
Вот тут я встревожился уже по-настоящему; теперь, по крайней мере, становился понятен замысел Каиафы – за каким, собственно, чертом ему понадобился осведомитель в абсолютно открыто действующей секте. Первосвященнику, похоже, удалось-таки слепить при помощи провокатора-Иоанна столь желанный для него «заговор Иешуа-Никодима», который позволит Каиафе с Анной свернуть шею всей внутрисинедрионовской оппозиции. Оставалась пока непонятной роль Петра, а главное, – какого дьявола молчит об этих контактах Иуда, уже шестой день не выходящий на связь. Обо всем этом, однако, можно будет поразмышлять и чуть позже, а сейчас следовало спасать Иешуа с Никодимом – и притом немедленно: времени на сложные многоходовые комбинации уже не оставалось.
Где-то ближе к полудню Никодим проводил время в беседе со своим давним приятелем Гаем Фабрицием, вот уже дюжину лет бессменно занимающим никчемную должность советника по культуре при администрации прокураторов Иудеи. Утонченный и насмешливый интеллектуал, навсегда отравленный коварным очарованием Востока, советник врос в эту каменистую землю подобно калабрийским соснам, завезенным некогда к нам в Италию финикийскими колонистами. Лет десять назад он познакомился с Никодимом на почве толкования каких-то вавилонских мистических текстов. Знакомство это затем переросло в дружбу (насколько она вообще возможна между правоверным евреем и «язычником»), которая приоткрыла перед Фабрицием и мрачную красоту иудаистской веры, и завораживающую картину Мира, организованного как единое целое грозным внематериальным Божеством. А пару лет назад он – с подачи все того же Никодима – весьма всерьез увлекся учением некоего галилейского проповедника, и даже, помнится, имел с тем однажды краткую беседу. Одним словом, советник пользовался среди коллег-чиновников репутацией законченного юдофила и, естественно, служил объектом доброй половины доносов, поступавших от этой публики в нашу службу.
Общаясь с этим человеком в прежние годы, я временами ловил себя на пугающей мысли: интересно, кому (или чему) служит на самом деле иерусалимский резидент Главного разведуправления Империи, генерального штаба центурион Гай Фабриций? А потом понял: этот язвительный циник, который в Риме уже давным-давно угодил бы на плаху за «оскорбление величества», служил – на собственный страх и риск – идее грандиозной всемирной Империи. Империи, которая объединила бы кристальную логику Запада с темной безошибочной интуицией Востока; доблесть победоносных легионов – с мудростью тысячелетних папирусов; чеканные формулы римского права – с абсолютом смутных откровений, исходящих от безличного внетелесного Бога. Империи, в которой медь Европы сплавлялась бы с оловом Азии в черную бронзу, над которой невластны стихии и время.