Вот официант налил коньяк в бокал, посмотрел на Аримина и, после того как тот кивнул ему, удалился. Оставшись наедине с Зарой, Аримин продолжил обрабатывать партнершу.
– Давай по рюмочке! Любые отношения надо заканчивать полюбовно! – Он поднял рюмку, ласково взглянул на девушку, чокнулся с ней. – Ну, что? Договорились? – нежно проворковал он.
Зара взяла рюмку, слезы брызнули из глаз. Рюмка выпала из руки, коньяк пролился на скатерть. Зара закрыла лицо руками, потом достала из сумочки платок. Скачко с Боковым смотрели на экран затаив дыхание. Аримин снова наполнил рюмку Зары.
– Отпусти меня, – прошептала она. – Не хочу я больше этим заниматься!
Аримин не ответил, выпил коньяк, с аппетитом принялся за люля-кебаб. Зара выпила коньяк, поставила рюмку на стол, закрыла глаза и задумалась. Через несколько минут посмотрела на Аримина, и, увидев, что тот жадно ест и чавкает, как животное, Зара схватила бутылку, налила себе полфужера коньяка и залпом выпила. Поморщилась, занюхала лимоном и также стала есть кебаб.
Проглотив первый кусок, она жестко объявила:
– Мне плюс десять процентов!
Аримин перестал жевать, задумался:
– Пять!
– Десять, – заупрямилась Зара.
– Ты забыла, сколько мне должна? – напомнил Аримин.
– Тогда скости долг! Весь! – потребовала в ответ девушка.
Аримин вздохнул:
– Ладно! Считай, долга вообще нет!
Он улыбнулся, взглянул на нее. Она перехватила его взгляд, слабая улыбка заиграла в уголках ее губ. Пленка закончилась.
В зале зажегся свет. Боков и Скачко некоторое время молчали. Каждый ждал комментариев. Первым высказался Скачко:
– Живет же такая мразь на свете, калечит людей, а нам говорят: его нельзя трогать, он друг члена Политбюро!
– Ну, «калечить», знаешь, громко сказано! Зара руководит путанами «Националя» и «Метрополя»! Прикрывает их, пополняет состав, забирает, помимо своего процента, и всю их валюту, обменивает по выгодному для себя курсу. Так что покалечить ее Аримин никак не мог! Уже испорченный фрукт! Но это, надеюсь, последняя их сделка, мы вовремя их засекли!
– Тогда действуй, мой друг! – весело заключил Скачко.
Они сидели втроем, ужинали на веранде дачного домика: Ширшов, жена и теща. Ели тушенку, разогретую с жареной картошкой. Жена разложила ее по тарелкам, вытащила из банки соленые огурцы, нарезала их в отдельную миску. Теща вытащила из буфета четвертинку, торжественно поставила на стол.
– Давай, зятек, дернем с устатку! Мы свои сто пятьдесят заработали, как любил повторять мой муж, царство ему небесное!
Ширшов открыл бутылку, налил по полстакана себе и теще. Та, увидев, как экономно наливает Ширшов, рассмеялась.
– А мой себе сразу полный стакан наливал! Выпьет, поест и на боковую! Крепкий мужик был! Но и ты, Лексей, тоже ничего! Я поначалу переживала за Тоньку! Думала, никчемный мужик ей достался! Из военных, знаешь, тоже не каждый командир! А ты верткий! За тебя! Добытчик в доме – это все!
Они чокнулись, выпили. Тоня заулыбалась, обрадовалась, услышав эти слова. Теща, выпив, схватила соленый огурчик, занюхала, потом смачно захрустела. И принялась за картошку с тушенкой.
– Вишь, как хорошо, с соленым огурчиком-то! Жаль, пять грядок не закончили! Может, завтра с утра? – Она взглянула на зятя, но, увидев, что тот задумался, добавила почти в приказном порядке: – В четыре встанем, к шести закончим! Перекусим, и айда на работу! Договорились, зятек?!
И она сама схватила чекушку и точной рукой разлила остатки. Ширшов с мрачным видом взирал на тещу.
Сотрудники уже стояли на своих местах в сине-голубой униформе, вполголоса переговаривались, шелест слов висел в воздухе, как вдруг все стихло и появился Беркутов в черном костюме, белой рубашке, в галстуке, в начищенных до блеска итальянских туфлях. Он торжественным шагом входил в торговый зал с Зоей и Лидой. Они, как и положено, отставали от него на полшага. Беркутов приветливо здоровался с каждым, внимательно рассматривал витрины. Остановился у кондитерского отдела, спросил продавщицу Катю:
– Как сын?
– Спасибо! В пионерлагерь уже отправила! Спасибо за путевку! – Катя засмущалась, не знала, что еще сказать в знак благодарности.
Беркутов добродушно кивнул девушке и двинулся дальше осматривать витрины.
– А что, разве вафли «Лесная сладость» у нас закончились? – на ходу спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь.
– До обеда подвезут, – поторопилась с ответом Зоя.
– В гастрономе при гостинице «Москва» есть, а у нас нет? Непорядок! Повесьте объявление, что вафли будут с часу дня, чтоб люди не беспокоились! И впредь такого чтоб не было! – отчитал Беркутов своих подчиненных.
– Я распоряжусь! – И Зоя записала замечание в своем блокноте.
Беркутов прошел мимо мясного отдела.
– А где оленина? Еще вчера была.
– У нас осталось двенадцать туш! Шесть попросил «Националь», я вам докладывала, это нам выгодно, шесть пошли в заказ, там все же подороже… – объяснилась Зоя.
– Да-да, я вспомнил! Надо увеличивать поставки! Напомните, чтоб завтра утром я позвонил в Ханты-Мансийск!
Зоя записала и это указание. В это время Беркутов дошел до хлебного отдела, где работала Левшина. Остановился, оглядел витрину, удовлетворенно кивнул, перевел взгляд на Левшину и заметил, что пилотка у нее снова не накрахмалена. Директор недоуменно посмотрел на продавщицу. Та все поняла и покраснела.
– Георгий Константинович, я все объясню! Эта прачка меня со свету сживает!..
– Зайдите ко мне после обеда, – холодно бросил он.
Левшина хотела было продолжить свои нападки на нерадивую прачку, но, встретив суровый взгляд директора, промолчала и кивнула в знак согласия. Беркутов двинулся дальше.
Зоя покосилась на Левшину, недовольно покачала головой, двинулась за директором. Тот обошел все отделы, здороваясь с каждым продавцом и подмечая все недостатки, затем, поглядывая на часы, окинул взглядом кассы.
– У Никитиной на третьей кассе много штукатурки на лице! Смотреть страшно! Подскажите ей, у нас здесь не мюзик-холл! И даже не салон красоты!
Эти слова он бросил Зое, словно о ней шла речь. Та кивнула, записала. Затем Беркутов остановился в центре торгового зала и огляделся. Взглянул на часы, теперь уже настенные. Большая и секундная стрелки совместились. Восемь утра.
– Открыть гастроном! Начинаем работать! – громко возвестил он.
Тетя Нюра, стоявшая у входа, услышав этот приказ, распахнула двери гастронома. Первые покупатели, теснясь и толкаясь, стали входить в торговый зал. Беркутов двинулся к себе в кабинет. Гастроном ожил, воздух наполнился голосами людей, треском кассовых аппаратов.