— Депрессия? — Морозов уставился на него. — У меня депрессия?
— Да, — кивнул Платон Иванович и ткнул пальцем в одну из строчек анамнеза. — Вот. Ноль-четыре, — повторил он, как бы сам недоумевая, откуда могла взяться у выпускника-пилота депрессия такого класса. — Само собой, к зачетному рейсу вы не допускаетесь. Очень жаль.
— Платон Иванович! — закричал Морозов. — Это ошибка! Нет у меня никакой депрессии! Врет ее машина!
Руководитель практики поморщился.
— Кричите, как на ипподроме, Морозов, — сказал он. — Что же делать с вами, Заостровцев? — взглянул он на Володю. — С кем еще из штурманов вы работали?
Заостровцев переступил с ноги на ногу, прокашлялся.
— Тут действительно ошибка, — сказал он неуверенно. — Если у кого-то из нас ноль-четыре, то…
— Платон Иванович, — решительно перебил его Морозов. — Я требую повторного осмотра.
— Повторный осмотр, о котором вы просите, — руководитель как бы подчеркнул последнее слово, — будет через месяц. Вы сдавали зачет по организации службы и знаете это не хуже, чем я. Ровно через месяц. — Он отвел взгляд от бледного, взволнованного лица Морозова и добавил более мягко: — Вы можете сегодня же вылететь в студенческий дом отдыха. Приведите в порядок свои нервы.
Выйдя из каюты руководителя практики, Морозов потерянно побрел по коридору. Заостровцев шел рядом, говорил, что не станет искать нового напарника, попросит перенести зачет на месяц, и они обязательно полетят вместе, только вместе. Морозов уговаривал его не откладывать зачет, лететь с любым другим штурманом, но тот и слышать об этом не хотел.
Может, оно и к лучшему, — сказал Заостровцев. — У меня, по правде, тоже сейчас…
Он не договорил.
— Что — тоже? — спросил Морозов.
— В общем, Алеша, полетим через месяц. Ничего страшного. Ну что нам месяц? Успеем еще налетаться за целую-то жизнь.
Трудно было смириться с отсрочкой зачетного рейса, но что же делать? Оставалось одно — как-нибудь убить несколько часов до отправления рейсового корабля на Землю. Морозов пошел в библиотеку, порылся в книгах. Что-то не читалось ему. Избегая встреч с однокурсниками, он слонялся по отдаленным коридорам Селеногорска.
Один из коридоров вывел его к предшлюзовому залу. Морозовым вдруг овладело желание выйти наружу, под черное небо Луны.
У выходного шлюза не было никого, кроме сантехника Севастьяна, дремавшего в углу на диване. Морозов поднял было руку к кнопке шлюзовой двери, но тут Севастьян приоткрыл глаза и спросил:
— Ты куда, мальчик?
— Я не мальчик, — сказал уязвленный Морозов. — Я курсант.
— Курсантам без руководителя выходить нельзя. Порядка не знаете? Каждый приезжий будет себе самовольничать — это какой же порядок? Отойди на три шага.
Морозов послушно отступил.
— Сам был курсантом, — неторопливо продолжал бубнить Севастьян. — Знаю я вашего брата.
— Вы были курсантом? — удивился Морозов.
— А что — не похоже? Был. Значок, как у тебя, носил. Реакция меня подвела, а то летал бы не хуже других. Медленную реакцию машина признала. Ну и пусть. Мне быстрой и не очень-то надо. Что смотришь? Не согласен?
— Не знаю, — сказал Морозов. — Кому какая нужна. Я предпочитаю быструю.
Тут прозвенел звонок, замигала лампа вводного шлюза. Севастьян отправился принимать пришедших. Морозов потоптался в зале, раздумывая, куда идти и чем заняться. Пока он размышлял, в зал вернулся из шлюза Севастьян, а за ним ввалилась шумная компания пилотов. Морозов сразу узнал в ней экипаж комплексной экспедиции и забился в угол, чтобы избежать встречи с Чернышевым. Но Чернышев увидел его. Увидел, широко улыбнулся, подозвал жестом.
— Давно с Земли? — спросил он, обняв Морозова за плечи и увлекая за собой в коридор. — Смотри-ка, время как быстро пролетело: был ты еще недавно зеленым курсантом, а теперь — без пяти минут пилот. Когда в зачетный рейс уходишь?
— Через месяц, — мрачно ответил Морозов. — Если пройду новый контрольный осмотр.
— То есть как? — Чернышев посмотрел на него сверху вниз, хотя Морозов и сам был не малого роста. — Ты не прошел осмотра? Почему?
Не было смысла уклоняться от ответа.
— Машина признала у меня подавленное состояние. Депрессия класса ноль-четыре. А почему — сам не знаю… Ошибка, наверно…
— Ребята, — повернулся Чернышев к своему экипажу. — Обедайте без меня, я позже приду.
Он привел Морозова в свою каюту, усадил на диван плеснул в стаканы коричневого шипучего витакола.
— Слушай, Алексей, — сказал Чернышев, отпив из своего стакана и горой нависнув над Морозовым. — Машина не ошибается. Ноль-четыре не такая уж страшная степень, с кем не бывало в наш суматошный век, — тут вся штука в том, чтобы знать причину. Тогда можно быстро справиться, если, конечно, сам этого хочешь. А я причину твоей депрессии знаю. Молчи, — сказал он, видя, как вскинулся Морозов. — Это для меня давно не секрет. И для Марты тоже.
— Я ей никогда ничего…
— Не в словах дело. Она прекрасно все понимает. — Чернышев поставил стакан на столик. — Ты, Алексей, не мальчик уже. Пора научиться владеть собой, а не научишься — уходи из Космофлота, найди другое занятие. Говорю тебе, как друг.
Он обхватил Морозова за плечи и рывком поднял с дивана. Теперь они стояли, глядя друг другу в глаза. Морозов знал, что Чернышев ожидает ответа на свои безжалостные слова.
Чурбан безмозглый, обругал он мысленно себя. Ну что ты по сравнению с Федором Чернышевым? Да тебе молиться на него, а не ревновать…
— Я справлюсь, Федор, — сказал он.
Чернышев смотрел испытующе, как бы желая убедиться в твердости его решения.
— Справлюсь, — повторил Морозов.
— Ну вот и отлично. Речь не мальчика, но мужа… — И, когда Морозов шагнул к двери, Чернышев окликнул его: — Алеша, погоди. Ты вот что: не говори пока с Платоном…
— Платон меня на Землю отправляет. В дом отдыха.
— Не надо в дом отдыха. Ты в какой каюте? В курсантском общежитии? Вот и сиди там. Ясно?
Выскочив из Чернышевской каюты, Морозов вздохнул освобожденно. Черт побери, он научится владеть собой. Вытряхнет из души всю эту муть, это треклятое ноль-четыре. Он сам избрал свою судьбу, и не свернет в сторону. Кончено, кончено! Никаких женщин. No more women. Суровое одиночество — вот что нужно пилоту Как там пели гренадеры? «Наши жены — ружья заряжены…»
Он кинулся разыскивать Заостровцева, чтобы предупредить: они не летят на Землю, остаются здесь.
Вечером они протиснулись в тесную каютку Лавровского.
— Очень рад, — сказал биолог. — Поместитесь как-нибудь на этом сиденье. — Он вынул из холодильника пакет с бананами. — Угощайтесь.