Вдоль склона кратера Эратосфена полз тяжелый вездеход с буровой вышкой: где-то собирались бурить на воду.
Пешеходов обогнала машина с белой полосой на борту. Из люка высунулся человек, присмотрелся к опознавательному номеру на скафандре Шевелева и крикнул так, что в шлемофонах задребезжало:
— Доброе утро, учитель! Что — молодых выводите?
Это был Чернышев.
— Залезайте, довезу до космодрома, — сказал он, остановив вездеход.
Молодые втиснулись на задние сиденья, а Радии, Петрович уселся рядом с Чернышевым.
— Ну что, Федя, — сказал он, когда машина тронулась, — готовишься к Комплексной?
— Последние приготовления, Радий Петрович. Хлопотно очень: почти на всех дальних станциях, до Тритона, ставить будем новое оборудование.
— Да, знаю. На целый год у тебя программа, я слышал. Когда стартуешь?
— Через неделю. Последние грузы принимаю. Вот Лавровский новые зонды привез для Юпитера. Сегодня американцы начнут подвозить оборудование для своих станций. А там — генеральный осмотр и старт. Ну, скажу я вам. Радий Петрович, этот новый корабль класса «Д» — чудо! О такой грузоподъемности, да и скорости, только мечтать приходилось.
Возле космотанкера он высадил пассажиров.
— Счастливого полета, Федя, — сказал Шевелев. — Мы не застанем тебя, когда вернемся из рейса.
Они обнялись. Потом, прощаясь с практикантами, Чернышев спросил:
— Ну как, Алеша?
— Все в порядке, Федор. — Морозов стиснул ему руку. — Счастливого полета.
Чернышев повел вездеход дальше — туда, где высился желто-красный конус его корабля.
— Так вот, — обратился Шевелев к своему экипажу. — Перед вами космотанкер «Апшерон» системы Т—2, четвертой серии. Специфика: наличие наружных контейнерных поясов, предназначенных…
— Мы проходили Т—2, — сказал Морозов, глядя на корабль Чернышева.
— Иначе бы вы не находились здесь, — отрезал Шевелев. — Прошу не перебивать. Назначение контейнерных поясов… тельно не очнувшись от забытья, понял, что перегрузка кончилась. И еще каким-то особым командирским чутьем он догадался, что все на корабле в порядке.
Приборы работали.
Рядом с красной программной кривой на мнемосхеме появилась золотистая фактическая. Они шли рядом, переплетаясь.
Да не приснилось ли ему то, что было? Нет, не приснилось: кривая истинного курса шла не от старта. Она появилась недавно. Возмущение Ю-поля «отпустило» приборы, включилась система ориентации, и теперь командир знал свое место в Пространстве. Все в порядке. Только радио пока не работало.
Он посмотрел на молодых. Они спали.
Радий Петрович привык смотреть на молодых людей с точки зрения их пригодности к космоплаванию. Судил придирчиво, в характеристиках был сдержан. Полагал, что нажимать кнопки, побуждая автоматы к действию, сумеет каждый. Потому и ценил превыше всего в молодых космонавтах спокойствие, собранность и — в глубине души — физическую силу и стать.
Эти двое там, на Луне, не очень ему понравились. Внешность у Морозова, верно, была не плоха, однако парень показался ему излишне бойким в разговоре. Заостровцев тоже был не хлипок сложением, но выглядел пришибленным, неуклюжим. Меньше всего нравились командиру его растерянные глаза.
Теперь, после того что случилось, он смотрел на них по-другому. На своем межпланетном веку Радию Петровичу доводилось видеть немало всякой небывальщины. Никогда не забыть ему ревущих призраков Нептуна; там, в пустоте, где никакого звука быть не может, от этого раздирающего рева сдавали нервы у самых закаленных пилотов. Помнил он дикую гонку: корабль уходил от неожиданного потока метеоритов на таком режиме, когда магнитострикторы не справлялись с потоком плазмы и она вот-вот могла прорвать защиту и сжечь корабль. Помнил нападение металлоядных бактерий на корабль у берегов свинцового озера на Меркурии. Да мало ли что могло приключиться за три десятка лет с человеком в космосе!
Но чтобы человек без приборов сориентировался в Пространстве — такого не было. Такого не могло быть.
Радий Петрович посмотрел на Заостровцева. Обыкновенное лицо — худощавое, небритое, с россыпью бледных веснушек вокруг носа. Что за непонятная, нечеловеческая сила в этом парне?
Он перевел взгляд на Морозова. Крутой лоб, четкий рисунок подбородка — с виду этому больше пристало… что?.. способность творить чудеса?
Разбудить их, расспросить толком… Странная, непривычная робость овладела командиром.
Вдруг он услышал знакомое трезвучие радиовызова. Ага, есть связь! Женский голос отчетливо произнес:
«Танкер „Апшерон“! Танкер „Апшерон“! Здесь — ССМП. Почему не отвечаете Луне-2? Луна-2 вас не слышит. Танкер „Апшерон“!»
Вот как, дело дошло уже до Службы Состояния Межпланетного Пространства! Видно, связисты Луны отчаялись отыскать их, забили тревогу, и теперь за дело взялась самая мощная радиостанция Земли. Командир включил сигнал ответа, быстро заговорил:
— Земля, здесь — «Апшерон», вас слышу! Прием.
Теперь — ждать, пока эти слова дойдут до далекой Земли.
Наконец обрадованно зазвенел женский голос:
«Слышу! Командир Шевелев, вас слышу! Сообщите состояние экипажа!»
Радий Петрович откашлялся. Надо покороче, не стоит пока вдаваться в подробности.
— Корабль и экипаж в порядке, — сказал он. — Контейнеры взять не удалось. Энерговспышка Красного пятна…
Тут произошло нечто невообразимо-недопустимое. Командира толкнули в плечо. Практикант Заостровцев, неожиданно проснувшись, отжал командира от микрофонной сетки и закричал в нее:
— Тоня, это ты? Тоня, ты меня слышишь?
Командир оторопело уставился на Володю. Случай был настолько дикий, что он просто не знал, как реагировать.
А из динамика посыпалась радостная скороговорка:
«Ой, Володя, я так беспокоилась, прямо не могу! Почему ты не… Ты меня слышишь?»
Но в ответ Тоня услышала голос командира Шевелева:
— На место, Заостровцев! — и после короткой паузы: — Повторяю: непредвиденная энерговспышка уничтожила контейнерный поезд. Был вынужден стартовать до срока. Сообщите Луне: задержать отправку очередного танкера.
Снова потекли минуты напряженного ожидания.
«Вас поняла, — ответила Тоня. И неофициальным тоном добавила: — Радий Петрович, что все-таки случилось? Тут очень волнуются…»
«Что все-таки случилось? — подумал командир. — Хотел бы я знать, что все-таки случилось». Он сказал:
— Корабль длительное время находился в сложных условиях… в условиях отсутствия ориентации. Подробнее сейчас объяснить не могу. Прием.
Радий Петрович посмотрел на практиканта взглядом, не предвещающим ничего хорошего.