Что-то я опять распустилась. Полноземлие, наверное, действует.
Итак, пришел ко мне Прошин. Он старше Феди. У него жесткий, властный, холодный взгляд. Алеша с восторгом говорил об его пилотских и волевых качествах. Нисколько не сомневаюсь. Но я смотрела на замкнутое лицо Прошина и невольно думала: вернешься ли ты обратно?..
Прошин спросил, знаю ли я математику. Странный вопрос. Знаю столько, сколько мне нужно. «Умеете ли вы, — продолжал он, — выбирать лучшее из равных?» Я сказала — нет, не могу, потому что такой выбор вне логики. Он усмехнулся: «В том-то и дело. Вы должны мне помочь».
Оказывается, двое из его экипажа — с дублерами. Бортинженер и штурман. Право выбора принадлежит командиру, и насчет инженера он уже решил, а вот штурмана пока не выбрал.
«Понимаете, оба хороши, или точнее, оба никуда не годятся, но лучше не найдешь» — так он формулирует. Не может выбрать: Алексей Морозов или Кирилл Мухин? Тот самый Мухин, который учился вместе с Алешей, шел за ним по алфавиту и старался быть впереди во всем остальном. Пока оба уверены, что идут в экспедицию. Алеша, во всяком случае, уверен, я не замечала у него ни тени сомнения.
Я испугалась. Да, испугалась. И стала отказываться. «Петр Иванович, мне это трудно, потому что Алексей — старый друг, а Мухина я не знаю, и если я решу, что должен лететь Морозов, то скажут…» — «Ничего не скажут, — прервал он меня. — Вы главный лунный врач, и вы имеете право решить, а я имею право поручить вам выбор». Затем он сунул мне в руки их медицинские карточки, дал мне сроку два дня и ушел. Я убедилась, что волевые качества у Прошина действительно высоки. Но легче от этого мне не стало.
Я осталась одна, и подумала, что за эти годы уж очень оторвалась от жизни, замкнулась в своем горе, а жизнь идет и требует от меня участия во всем. Конечно, права у меня большие. Кого угодно — хоть самого Прошина — могу немедленно отправить на Землю или уложить в стационар, если найду нужным. Я — врач, и мне доверено ох как много.
А потом я сидела за завтраком рядом с Алешей, и он сообщил, что улетает четырнадцатого, и сидел этаким героем космоса, и не знал, что я перед завтраком положила на стол два личных дела и что я в страшном смятении…
Не допив кофе, я ушла к себе и заперлась на ключ. Только раскрыла личные дела и начала сравнивать альфа-ритмы мозга Алеши и Мухина, как поняла, что в качестве врача сделать выбор из равных не смогу. Вот как стоит для меня вопрос:
Как я обязана выбрать — Как мне придется выбирать
Как главный врач на Луне — Как близкий друг Алеши
Морозов или Мухин уйдет в опасную экспедицию — Останется Алеша или не останется
Сделать так, как требует служебный долг — Сделать так, чтобы было лучше для Алеши
А как будет лучше для него? Знаю: Вторая Плутоновая — мечта Алеши, права на участие в ней он добивался с упорством одержимого. За эти годы он стал одним из лучших штурманов Космофлота. Что движет им? Загадка «незаконной» планеты? Полудетская жажда приключений? Да, наверное. Но не только. Трудно это объяснить. Когда погиб Федор, в одном из некрологов промелькнула фраза: «Зов космоса был у него в крови». Не люблю громких слов, но эти, мне кажется, выражали главное. Боюсь, что и Алеша… что у него тоже «в крови»…
ТАК ОТПРАВИТЬ ЕГО В ЭКСПЕДИЦИЮ?
Он будет счастлив. Но, что бы там ни говорили, никогда не поверю, что у Второй Плутоновой больше шансов, чем у Первой. Пусть я ничего не понимаю в рассуждениях и прогнозах Юджина Морриса. Я, глупая женщина, понимаю только одно — что люди уходят и не возвращаются.
А я люблю Алешку, этого жизнерадостного дурня. Люблю как верного друга, как брата. Ничего мне от него не нужно — только бы он жил, возвращался после очередного рейса на Землю, смеялся и бахвалился… Разозлится он на меня, узнав, что я отставила его от экспедиции? Пусть разозлится, я готова на это. Зато я сберегу его для той девушки, которую он в конце концов встретит и которая станет его женой. Для будущих его детей. Просто для того, чтобы жил на свете хороший человек…
ТАК ОСТАВИТЬ АЛЕШУ??
Нет уж, лунный доктор, договаривай до конца. Чтобы жил на свете не просто хороший человек, а человек, который постоянно думает о тебе. Разве не так? Разве не легче жить, когда знаешь, что о тебе думают, что ты кому-то нужна?
Командир Прошин, вы возложили на меня непосильную задачу…
Ладно, время еще есть. Подумаю ночью, подумаю завтра.
12 апреля
Ничего я ночью не придумала, и вот сегодня — День космонавтики. Любимый праздник Федора. Когда-то мы познакомились с ним именно в этот день…
Он у нас обычно отмечается праздничным обедом — всегда очень веселым. На Земле давно перестали сопровождать праздники неумеренной едой, но на Луне не так много развлечений, и селениты, как некогда полярники на зимовке, устраивают пиршество. Каждый раз меня бесконечно трогает особо предупредительное отношение ребят ко мне. Я изо всех сил стараюсь — шучу, смеюсь, но, право же, нелегко это. Что поделаешь: я твердо знаю, что никто никогда не заменит мне Федора…
Сегодня, однако, праздничный обед сорвался — прилетели с Земли астрофизики.
Мы ожидали прибытия корабля на террасе, под которой в Море Облаков раскинулся космодром Луна-3. Тут были все: ребята из обсерватории, и космодромная команда, и экипаж Второй Плутоновой. Только неугомонный селенолог Володя Перегудов прицепил к спине «паучий» мешок, залез в вездеход и умчался на ту сторону, к своим бурильным автоматам. Будет лазать по немыслимым крутизнам. А к вечеру обязательно заглянет ко мне и, пряча смущение за улыбкой, предъявит очередной ушиб.
За четыре года я привыкла к Луне, привыкла к обнаженному черному небу, утыканному круглыми звездами. К одному не могу привыкнуть — к полноземлию.
Глаз не могу отвести от Земли. Ее огромный диск висит над горизонтом, весь в зыбкой голубой дымке атмосферы, где чудится медленная игра облаков. Режущая глаз белизна Антарктиды. И льется, льется сильный свет, такой сильный, что кажется — ощущаешь его давление…
Кто-то на дальнем краю террасы взвивается над головами и опускается рядом со мной. Это Алеша. Чудак, чуть не сорвался с террасы.
— С ума сошел, — говорю я, — ведь обрыв — триста метров.
А он во всю ширь улыбается и говорит:
— «Марта, Марта, надо ль плакать, если Дидель ходит в поле…»
— Перестань, — прошу я.
Я действительно готова заплакать. Алеша не знает, что Федор тоже любил Багрицкого.
Наконец корабль прилунился, жуками поползли по космодрому вездеходы.
Прибывшие — все в скафандрах с корабельными номерами, не разберешь, кто есть кто. У нас, селенитов, на груди и рукавах знаки и номера. Решетчатая вышка — значит селенолог, звезда — астрофизик, и так далее. На моем скафандре — круг, символ лунного кратера, так как я отношусь к внутренней службе, и номер 0701. Семерка — медслужба, а единичка — главный врач. У прошинского экипажа — знак Плутона: PL.