Да и что он понимал в жизни, думал он, вспоминая прожитые годы. Разве он знал цену тому, что составляет ее истинный смысл? Вот он и наказан теперь. Сейчас он в полной мере представлял себе, какие муки переживала его мать, потеряв Стивена. Он вдруг вспомнил ее слова о том, что такое истинная любовь и что чувствует человек, когда он любит по-настоящему. О, как все это понятно ему сейчас! Но полученный урок запоздал — Джин нет рядом с ним, а без нее вся его дальнейшая жизнь лишена смысла.
Полнейший мрак и сплошная безысходность! Даже самый солнечный день будет без Джин казаться ему ночью. О, как же она нужна ему! Как он жаждал увидеть ее снова! Он припоминал каждое ее слово, каждую черточку, ее улыбку, ее жесты. Как же он не заметил раньше в этом добром простодушном создании ее тихую прелесть, прелесть не испорченного ни лукавством, ни кокетством ребенка? Воистину будьте как дети, ибо их есть Царствие Божие.
В детской неиспорченности и чистоте Джин действительно было все то, что позволило бы и ему войти в это Царствие вместе с ней. Вместе они действительно стали бы единым целым, явив миру союз двух любящих сердец, близкий к той совершенной гармонии, к которой стремится человек.
На пятые сутки поисков Толли охватило такое отчаяние, что он, опустившись на колени, обратился с молитвой к Богу. С такой истовой верой, с такой страстью и горячностью он не молился с детских лет. Казалось, в его душе рухнули все барьеры, отделяющие его от небес.
Он молился за Джин, за то, чтобы с ней не случилось ничего плохого, страшного, непоправимого, он смиренно просил Господа помочь ему отыскать девушку, единственную девушку на свете, которая ему нужна, и сделать ее счастливой. Он клятвенно обещал всю свою жизнь посвятить ей.
Каждый вечер в шесть часов команда собиралась вместе, и все ее члены отчитывались перед Толли о проделанной за день работе и намечали ход дальнейших действий. Двое из бывших коммандос, воевавших когда-то вместе с Толли, сейчас имели постоянную работу, а потому для поисков Джин они использовали раннее утро, обеденный перерыв, вечерние рейды, затягивающиеся порой за полночь. Каждый день они приносили ему новую информацию, впрочем никак не проливавшую свет на нынешнее местонахождение Джин. Но Толли платил им без лишних разговоров за все. Он прекрасно знал: парни преданы ему и никогда не солгут даже в мелочах.
В субботу вечером первым для отчета явился Робинсон.
— Не везет нам пока, командир! — сокрушенно вздохнул он. — Обошел сегодня все набережные и причалы. Старый Чарли на Кингз-Армз обычно в курсе всего, что там творится. Говорит, ничего нового и новых лиц за последние дни не замечал.
У Минни новостей тоже не было. Йейтс разочарованно поведал, что напал на след одной блондинки, но она, во-первых, оказалась француженкой, а во-вторых, крашеной.
— Я так и сказал парню, который меня навел на нее, — заключил он свой рассказ. — Если это блондинка, тогда я — пекинес.
— Что ж, ребята, — подвел черту Толли, — видно, придется обращаться в полицию, как ни прискорбно мне признавать собственное поражение.
— Не торопитесь с этим, командир! — посоветовал ему Робинсон. — Дайте нам еще немного времени, а мы уж перевернем все вверх дном, чтобы найти девчонку.
— Боюсь, все это… — начал Толли, но в эту минуту дверь распахнулась и в гостиную ворвался Боулз. Он пребывал в крайнем возбуждении.
— Милорд, кажется, я нашел ее!
— Что? — воскликнул Толли, устремляясь ему навстречу. Все вскочили со своих мест.
— Точнее, я нашел пальто и платье в скупке на Стритхэм. Я уже шел на автобусную остановку, чтобы ехать домой. А тут мне на глаза попалась вывеска этой скупки. Я зашел и обомлел: наши вещи преспокойно висят на вешалке. Они, те самые! Поначалу приемщик категорически отказался разговаривать со мной. Пришлось попотеть, но в конце концов я выудил из него адрес. Вещи принесла одна немолодая женщина — квартирная хозяйка.
— Что же дальше? — нетерпеливо перебил его Толли, не давая парню перевести дух.
— Я пошел по указанному адресу. Аркадиа-роуд, семьдесят девять. Дверь мне открыла женщина средних лет. Я спросил, проживает ли здесь мисс Маклейд. А женщина поинтересовалась у меня, не дружок ли я ее квартирантки. «Не совсем, — ответил я. — Но я наслышан, что ей нужна работа машинистки». Я решил не говорить с самого начала, кто я и откуда, чтобы не спугнуть хозяйку, пока сам не увижу девушку.
— Молодец! — одобрил его Толли. — И что она ответила?
— Она сказала, что мисс Маклейд была больна, но сейчас ей уже лучше и она очень обрадуется, узнав о том, что для нее нашлась подходящая работа. Потому что ей очень нужны деньги. Я попросил хозяйку пока ничего не говорить мисс Маклейд насчет работы, не пробуждать у нее заранее, так сказать, надежд на случай, если что сорвется или пойдет не так, а сам рванул к вам. Но если надо, то я мигом сгоняю снова. Я вот только…
Боулз еще продолжал что-то рассказывать, а Толли уже бросился надевать пальто.
— Какой, ты говоришь, номер дома?
— Семьдесят девять, Аркадиа-роуд, Стритхэм! — прокричал ему в спину Боулз, и в ту же минуту громко хлопнула входная дверь.
Джин впервые поднялась с постели. Она с трудом спустилась вниз, едва передвигая ноги, и присела возле камина в гостиной миссис Лоусон. Ее отношения с квартирной хозяйкой за прошедшую неделю заметно изменились. Поначалу хозяйка приняла ее в штыки, особенно когда на следующее утро после того, как Джин заняла комнатку, миссис Лоусон обнаружила, что новая жиличка заболела. У Джин поднялась температура, а горло заложило так, что девушка не могла сказать и слова.
— Что это вы надумали болеть здесь? — бросила ей хозяйка раздраженным тоном. — У меня и так рук ни на что не хватает, а тут еще вам таскай еду! Извольте сами спускаться в столовую!
— Я ничего не хочу… — едва слышно прошептала Джин. — Не беспокойтесь. К завтрашнему утру мне наверняка полегчает.
Но на следующее утро Джин не появилась к завтраку. Она не спустилась вниз и к обеду.
— У меня всего лишь одна пара рук! — злилась хозяйка. — Я не нанималась обслуживать болящих. Взялась болеть — пусть отправляется в больницу!
Но к вечеру то ли природное любопытство, то ли вдруг проснувшееся сочувствие взяли верх, и хозяйка сама заглянула к постоялице. Джин лежала на кровати неподвижно, щеки ее горели, лоб был горячим. У девушки был сильный жар. Вопреки угрозам не обслуживать больных жильцов, особенно тех, кто забрался под самую крышу, миссис Лоусон сжалилась над Джин и принесла ей горячего молока и две таблетки аспирина.
Джин чуть слышно поблагодарила хозяйку, но ей было так плохо, что она едва понимала, что происходит. Следующий день не принес улучшения. Хозяйка, сменив гнев на милость, наведывалась к ней дважды в день, приносила чай и тосты с маслом. Джин пила чай, но хлеб застревал у нее в горле, и она так и не смогла проглотить ни крошки. К вечеру ее дыхание стало тяжелым, а каждый вдох сопровождался резкой болью в груди.