Она вызывающе подняла подбородок.
— Только не объяснила почему.
Она на несколько секунд крепко сжала губы, а потом призналась:
— Мы не обременяем друг друга своими личными проблемами.
— Тогда как ты можешь знать, что он заботлив, если не делишься с ним своими проблемами? Как в таком случае можно справедливо судить о характере человека?
— Ты не понимаешь, — холодно ответила Маркейл.
— Ну почему же? Ты убедила себя, что Колчестер прекрасный друг, и тебе не нужно, чтобы он это доказывал.
— Граф и я очень довольны нашими отношениями.
— Я понимаю, он, безусловно, доволен. У него есть любовница, которая ничего не просит и только добавляет ему авторитета в обществе. Как же, любовник великой актрисы. Многие ли могут этим похвастаться?
— Я сама получаю удовольствие от наших отношений. Я не сказала Колчестеру о шантажисте, потому что, будучи таким, какой он есть, он не смог бы сохранить тайну.
Экипаж угодил в колдобину, их обоих подбросило, занавеска закачалась, а солнечный свет скользнул по лицу Маркейл, превратив ее фиалковые глаза в дымчатые.
— Я слушаю, продолжай.
Уильям многозначительно поднял бровь, скрестив руки на груди, и Маркейл вздохнула.
— Я стала актрисой, потому что моя семья нуждалась в деньгах. Для меня это был единственный способ заработать на жизнь.
— Не сомневаюсь, многие девушки приезжают в Лондон с такими же намерениями.
— Да, но ни одна из них не приходится внучкой леди Мактот.
— Мактот… — Уильям нахмурился. — Знакомое имя.
— Моя бабушка была известной актрисой до того, как вышла замуж за моего дедушку. Все считали, что он женился на девушке, гораздо ниже его по положению, и она никогда не была принята обществом, поэтому они решили жить за границей.
— Я помню эту историю. Общество отвергло их.
— Это было тяжело для них обоих, но они по-настоящему любили друг друга. Она была убита горем, когда несколько лет назад он умер. У бабушки осталась только одна дочь — моя мать.
— Пока что я не слышу ничего такого, чем можно было бы шантажировать тебя.
— Моя мать тоже вышла замуж за английского пэра, но мой отец — сложный человек. Он очень печется о своем положении, и убедил мать прекратить отношения с бабушкой, мотивируя это тем, что та не подходит по социальному статусу для светского общества.
— Прекрасно.
— Да. Но еще хуже, что он бездарно растратил свои капиталы. И в результате лишил семью состояния. Он уверен, что заслуживает всего самого лучшего независимо от цены. — Маркейл смотрела вниз на свои сцепленные руки. — Становилось все хуже и хуже. Кредиторы угрожали забрать дом и все, что в нем есть. Отец отказывался признать, что все так ужасно, а мать не из тех, кто способен действовать. Поэтому пришлось мне.
— Сколько тебе было лет, когда это произошло?
— Семнадцать. Чтобы получить доступ в театр, я воспользовалась связями бабушки. Она вначале не хотела мне помогать, но я объяснила, в каком отчаянном положении мы находимся. Это был наш единственный шанс. И без ее протекции у меня было несколько предложений. Мой голос хорошо звучит и… — У нее покраснели щеки. — Это мне помогло. Я быстро, очень быстро добилась успеха.
— Как отнесся к этому твой отец?
— Пришел в ярость.
— Могу себе представить.
— Совсем не потому, что ты мог подумать — он заботился не о моем благополучии. Он заботился о собственной репутации.
— Я могу знать его имя?
— Возможно. Он член «Уайтса», сэр Мангус Фергюсон. — Маркейл было противно произносить это имя вслух, так как она потратила массу времени, защищая его. — Если ты встречал его, то помнишь как самодовольного, грубого, ни на что не способного…
Она так и не смогла подобрать нужного слова для уничижительной характеристики этого человека.
Некоторое время Уильям задумчиво молчал.
— Твоя фамилия не Бичем. Значит, вот в чем секрет, который ты скрываешь, — твоя семья принадлежит к джентри, мелкопоместному дворянству.
— Я защищаю не отца! — резко сказала Маркейл. — Если свет узнает о моей связи с Фергюсонами, это лишит моих сестер возможности занять положение в обществе! Я накопила денег и сделала все, чтобы они были в безопасности. Они получат то, что по справедливости заслуживают.
— А прежде ты говорила мне, что ты единственная дочь скромного, давно умершего кузнеца, — покачал головой Уильям.
— Иногда я так говорю окружающим, — согласилась Маркейл. — Это удерживает их от дальнейших расспросов.
— Но, Боже мой, мы же были любовниками, близкими людьми.
— Я не могла никому открыться. — Возмущение в его голосе заставило ее закрыть глаза. — Я должна была защищать своих родных. — Открыв глаза, она спокойно посмотрела на него. — Уильям, я актриса. Ты знаешь, что это означает для большинства людей? Ты знаешь, какие оскорбления мне приходилось терпеть, какие намеки выслушивать, знаешь, что мужчины считают меня…
Она сжала губы в линию и постаралась сдержать поток слез.
Гнев и обида в ее голосе удивили Уильяма, и он не знал, что сказать.
— Я думал, ты любишь находиться в центре внимания.
— Я люблю выступать на сцене, но для этого надо стать профессиональной актрисой. — Ее бархатный голос звенел от горечи. — Не говори мне, что моя карьера не смущала тебя, когда мы впервые встретились, потому что я знаю, что ты страшно ревновал к ней. И я знала, что это одна из причин, по которой мы должны были, в конце концов, расстаться.
— Одна из причин?
Он помрачнел еще сильнее.
— Слишком многое было против нас. Когда мы впервые встретились, я не была откровенной ни с кем, включая и саму себя. — Вздохнув, Маркейл откинулась на подушку, словно слишком устала, чтобы держать голову прямо. — Я была слишком наивной. Думала, что если люблю тебя, мы можем справиться с любыми трудностями, нам все нипочем, потом ты уехал, и это дало мне время увидеть жизнь такой, какая она есть на самом деле. Ко мне вернулось здравомыслие, и… я поняла, что мы должны расстаться.
— Значит, отсутствие у меня состояния было совсем ни при чем?
— Конечно. Главное — выбиться в люди, сохранить себя. Колчестер хорошо известен в обществе, и никто не посмеет сделать мне непристойное предложение, пока он и я вместе.
— Кто имел наглость осмелиться на такое?
У него на скулах выступили желваки.
— Это не имеет значения. Ты был в море, а Колчестер находился рядом со мной. И я поняла, что будь ты на его месте, все было бы не лучше, а только хуже.
— Рядом с тобой должен был находиться я.