— О! Ты думал, что иначе они нас не примут?
— Я хотел избежать вопросов о том, почему я нахожусь у твоей постели.
— А почему ты здесь находишься?
— А кто стал бы ухаживать за тобой? Жена сквайра — добрая душа, но она все же чужой человек.
— Не ожидала, что ты будешь за мной ухаживать. — Опершись руками о кровать, Мойра попыталась сесть. — Я слаба, как котенок.
— Позволь мне. — Роберт обнял ее за плечи и помог, а потом подложил ей под спину подушки. — Так лучше?
Она облегчено вздохнула:
— Да, спасибо.
— Вот и хорошо. — Бросив на нее быстрый взгляд, он сказал: — Может, выпьешь немного тоника, пока сидишь?
— Я прекрасно себя чувствую. Просто небольшая слабость. Если я что-нибудь поем и выпью, уверена, что…
— Тебе нужен покой, а тоник поможет тебе уснуть. — Он взял небольшой пузырек и поднес к нему ложку, готовясь отмерить нужную дозу. — Ты сказала, что он сладкий.
Она выпила микстуру, больше для того, чтобы Роберт отошел от ее постели, чем по какой-либо другой причине. Возможность видеть его так близко, взлохмаченным и небритым, почему-то вызывала у нее беспокойство. Может, оттого, что он выглядел еще мужественнее, чем обычно.
— Да, сладкий.
Он принес ей обещанный лимонад.
— Я выпью это и встану.
— Ты встанешь тогда, когда я разрешу, и ни минутой раньше.
— Ты стал властным.
— Я всегда был таким.
Это она не могла оспорить. Она взяла стакан, но ее рука так дрожала, что Роберту пришлось забрать его.
— Позволь мне.
Он поднес стакан к ее губам и наклонил его. Ее губы горели, но она никогда не пробовала ничего вкуснее.
— Может, мне почитать тебе что-нибудь, пока ты будешь отдыхать?
— Да я вовсе не устала.
— М-м-м… — Он опустился на маленький стульчик, заскрипевший под тяжестью его тела.
Уже чувствуя действие тоника, она наблюдала из-под полуопущенных ресниц за тем, как он устраивается на стульчике. С годами Роберт стал еще мускулистее и мощнее и раздался в плечах.
— Ты выглядишь таким здоровым, — громко произнесла она.
Она немного поерзала, потому что ее охватило какое-то беспокойство.
— Тоник начинает действовать? — спросил он.
— Д-д-да, наверно.
Ей показалось, что все чувства обострились. Простыни стали мягче, рисунок на покрывале — четче, лимонад щекотал ноздри, и она слышала собственное дыхание. Все вдруг стало ясным и странно чувственным. Она дернула за ворот ночной рубашки, который вдруг стал тесным.
Взгляд остановился на губах Роберта. Его поцелуи всегда были чувственными. Его губы дразнили и сводили ее с ума… «Прекрати думать об этом!»
— Так ты все это время был со мной?
— Да.
Без накрахмаленного галстука, насколько я успела заметить.
Его губы дрогнули.
— Хотя и мой камердинер, и мой чемодан прибыли, у меня были дела поважнее, чем мытье и переодевание.
— Твой камердинер, наверно, смущен.
— Не то слово. Бюффон уверен, что моя внешность — это отражение его полезности. Так что нет необходимости говорить, что его чувствительность немного оскорблена.
— Бюффон… Мне следовало догадаться, что твой камердинер француз. Ни один английский камердинер не позволил бы тебе так много оборок с кружевами.
— Мой камердинер никогда не будет одевать меня или навязывать мне свой стиль, будь он англичанином или кем-либо еще.
Она внимательно посмотрела на него:
— Мне бы хотелось, чтобы ты снял с меня эту ночную рубашку.
— Почему? — Он удивленно поднял брови.
— От этих складочек у меня болит голова. Я пытаюсь проследить за ними глазами, но это невозможно. — Он хотел возразить, но она вдруг сказала: — Я удивлена, что ты не поехал за шкатулкой дальше. У тебя с самого начала было преимущество.
Он вытянул длинные ноги.
— Я не хотел оставлять тебя до тех пор, пока не увижу, что ты поправилась. Я более чем уверен, что ты сделала бы то же самое.
«Я не стала бы ухаживать за тобой».
Увидев его насмешливый взгляд, она поняла, что не просто об этом подумала, а…
— Я сказала это вслух, да?
— Да. Этот тоник действует на тебя как-то странно. Ты становишься… честнее.
— Я всегда честная.
Он поднял брови, и она поняла, что должна поправить саму себя.
— Почти всегда. Иногда ложь необходима… особенно если у тебя есть какой-то секрет. — Она понимала, что надо перестать болтать, но не могла остановиться. — Я хотела бы, чтобы у меня не было столько секретов — их гораздо больше, чем у обычной женщины.
— Со мной ты никогда не была честной. За то короткое время, что ты была под воздействием тоника, я узнал о тебе больше, чем за те недели, когда мы торчали друг у друга на глазах.
— Что я тебе рассказала?
На его лице отразилось выражение удовлетворения.
— Всякие интересные вещи.
Она прижала пальцы к губам. Неужели она рассказала ему о Ровене?
— Кое-что в моем рассказе тебя удивило?
— Очень многое.
— Неужели я рассказала нечто действительно необычное? Если да, то я скорее всего солгала. После этого тоника я чувствую себя как-то странно, и кто знает, что я такого насочиняла пока…
— Мойра, ты рассказала о нашей дочери…
О Господи, только не это! Но одного взгляда на его строгое лицо было достаточно. Он знал.
— Ты звала ее, когда бредила. Я знаю о Ровене все.
— Понятно, — устало сказала она. Тоник уже не обострял ее чувства. Сейчас он, наоборот, притупил их так, что ей стало трудно думать.
— Не надо так расстраиваться. Это многое объясняет: почему тебе обязательно надо заполучить шкатулку и почему ты работаешь на Энистона.
— Я его ненавижу.
— Я тоже. — Он так стиснул зубы, что на щеках появились желваки.
На какое-то мгновение они объединились.
Она закрыла глаза, чтобы передохнуть, и услышала голос Роберта, который доносился откуда-то издалека:
— Я принял кое-какие решения относительно поисков шкатулки.
Она заставила себя открыть глаза, хотя веки были страшно тяжелыми.
Он посмотрел на нее и хихикнул:
— Я посвящу тебя в детали, когда ты проснешься.
— Нам надо… ехать… прямо сейчас. — Ей было трудно шевелить губами.