— Оказывала! — Мстительница была неумолима. — Еще как оказывала! Два раза туфлей между ног и кулаком тоже! Вы его проверьте на этот предмет!
— Проверим. Непременно проверим, — заверил ее следователь, открывая «Уголовный кодекс Российской Федерации». — За оказание сопротивления органам при исполнении служебных обязанностей с отягчающими вину обстоятельствами… Шолохов! Отягчающие есть?!
— Хрен его знает, — Андрей густо покраснел. — У венеролога не проверялся.
— До семи лет строгого режима, — Кузьмичов издали показал притихшей жертве брошюру.
На помятом лице гражданки Самопаловой отразилось подобие размышления.
— А если по любви? — с надеждой спросила она следователя.
— По любви пятнадцать суток, — подытожил Кузьмич беседу. — За непристойное поведение в общественном месте. Катись отсюда. Повесткой вызову.
Озадаченная девица подхватила сумочку и шмыгнула за дверь.
— Вопросы? — Кузьмичов хмуро посмотрел на оперативника.
— Кому я по уху-то съездил? — Достав пачку «Бонда», Шолохов угостил следователя и угостился сам.
— Странный малый, — Кузьмич пыхнул сигаретой. — Артист театра «Квадрат», казалось бы. А дней пять назад, как утверждает Войтенко, на него поступил запрос из ОВД города Химки.
События, поведанные участковым Войтенко, могли произойти разве что с величайшим неудачником всех полушарий. Суть их сводилась к следующему. Чуть менее недели назад гражданин Брусникин был задержан автоинспекторами города Химки после угона поливальной машины в ходе операции «Центрперехват». «Центр» этот «перехват» отчего-то плохо срабатывал при хищениях престижных «иномарок», но на угнанные снегоуборочные и поливальные машины данное обстоятельство не распространялось. Поскольку другие злоумышленники в кабине отсутствовали, автоинспекция ограничилась поимкой Брусникина.
Здесь надо заметить, что старший лейтенант Войтенко всех подробностей Кузьмичу не рассказал, поскольку сам их не знал, да и знать, в сущности, не мог. А подробности были таковы.
Настроенный на философский лад, Брусникин вел себя примерно и, в отличие от последнего задержания, даже не пожелал воспользоваться мифическим правом на телефонный звонок. Скорее, он готов был отправиться на каторгу, чем поставить Людмилу в известность о том, что схвачен в городе Химки. В городе Химки проживала ближайшая подруга его жены Маша Сумарокова. Она же — ассистент режиссера Кулагина. Дочь Маши осталась на ночь у бабушки изучать неправильные французские глаголы. А Брусникин, в свою очередь, остался у Маши изучать ее правильные роскошные формы. От нее-то и уехал Брусникин в четыре часа утра на попутке. Похоже, это время для него с известных пор стало критическим. Дневные часы тоже были не лучшими, но если в дневные часы Никиту чаще грабили, то под утро им вплотную занималась милиция.
— Водитель за сигаретами вышел, — попытался Никита объяснить инспекторам свое присутствие в угнанной машине. — Подобрал меня на углу бульвара, затем притормозил. Сказал, что сигареты кончились.
— Оно и к лучшему, — морально поддержал его опытный инспектор. — Вдвоем вам групповуха корячится. Это по предварительному сговору. А так ты год от силы получишь. Может, и условным приговором отделаешься. Какой судья попадется.
— Какой судья попадется, — поделился Никита со своими сокамерниками. — Может, и условным отделаюсь. Вдвоем-то нам групповуха корячится.
Через сутки Никиту отпустили. Отпустили бы и раньше, да действительный водитель поливальной машины с горя запил. Как оказалось, на момент угона он сам покупал сигареты в дежурном ларьке, потому, к счастью Брусникина, успел запомнить «мерзавца-угонщика» в красной ветровке, но догнать уже не успел.
Впрочем, и без вышеизложенных подробностей рассказ Войтенко, услышанный им самим от наводившего справки автоинспектора, звучал как милицейский анекдот. Должно быть, и автоинспектор из Химок руководствовался желанием не столько получить у Войтенко дополнительную информацию на Брусникина, сколько поведать еще кому-либо о курьезном происшествии. Надо думать, весь город Химки уже отсмеялся.
— Да, — заметил Шолохов. — Человек определенно ходит по бритве. В другой раз его арестуют за кражу собственных анализов и впаяют четвертак с конфискацией. Это если хороший судья попадется. А что с Лыжником?
— Глухо, — помрачнел Кузьмич. — Бабками, адвокатами и депутатами защищен, как аллигатор в террариуме. Весь на виду, а стекло — непробиваемое. Проще Бастилию взять по второму разу. Так что, Андрей, нужна прямая улика.
— Будет, — убежденно ответил опер. — Будет, Кузьмич, прямая. Я ему стопудовый мешок детонаторов подброшу.
— Зря. — Следователь вытряхнул пепельницу в корзину для бумаг. — Глупо. Напрасный труд. Лыжник — лицо официальное. У него чуть ли не кабинет в Белом доме по соседству с раздоровским. Такую вонь их либеральная пресса поднимет — лет пять будем отделение проветривать. Прямая улика нужна, Шолохов. Прямая.
Опер к словам Кузьмича отнесся с пониманием. Да, в принципе, ничего другого ему и не оставалось.
С тех пор минуло более двух месяцев.
— Что по Лыжнику? — интересовался Кульмич время от времени.
— Навоз и ныне там, — мрачно отвечал Шолохов.
С басней Крылова из школьной программы Андрея связывали не самые приятные воспоминания. Перед выпускным экзаменом по устной литературе Андрей знал две басни: «Обоз» и «Квартет». На экзамене, увидав в билете знакомую фамилию баснописца, Андрей так вдохновился нечаянной удачей, что оба стихотворных произведения в голове его решительно перемешались.
— Однажды лебедь, рак и щука затеяли сыграть квартет, — бодро взялся декламировать Шолохов.
— А что у вас по математике, юноша? — бестактно перебил его седовласый педагог.
— При чем здесь математика? — растерялся Андрей.
— Видите ли, друг мой. — Педагог снял очки, близоруко прищурился и ославил Шолохова на всю школу. — Я, конечно, могу и обсчитаться, но, по моему глубокому убеждению, лебедь, рак и щука — это как максимум трио.
Между тем, по математике у Андрея всегда была твердая четверка, и потому он безошибочно складывал «висяки», накопившиеся в его делопроизводстве. Целую кипу их Андрей нес в архив, когда нос к носу столкнулся в коридоре со своим неуязвимым противником.
— Лыжник! — Скоросшиватели из рук Шолохова посыпались на пол.
— Где? — Бандит, затормозив, оглянулся.
Он был не сильно озадачен тем, что Малюта погнал его в знакомый участок. Как ни крути, а именно Лыжник отвечал перед уголовной общественностью за ее связи с правоохранительными органами. Многие участковые были им завербованы и регулярно поставляли информацию из опорных пунктов.
Лыжник, разумеется, помнил, что в январе его вызывали именно сюда и конкретно по убийству вконец «оборзевшего» Чалкина. Но свою явку Лыжник расценил как чистую формальность. Мало ли кого вызывали по данному убийству? Тем более что фирма Чалкина стояла под крышей Малюты и следователю не составило особого труда вычислить «смотрящего», опираясь на показания сотрудников той же фирмы.