Первое время все молчали, никто не решался сообщить о происходящем императору, тот обожал старшего сына и, зная, что тот разделяет любовь отца к драгоценностям, а особенно любит рубины, подарил ему к восемнадцатилетию великолепный камень, привезенный из Испании Кевенгиллером. Джулио обрадовался до безумия, повесил камень на цепочку и больше с ним не расставался.
Однажды вечером, возвращаясь с охоты, он заметил на дороге совсем юную девушку, почти девочку, но такую красивую, что с первого взгляда воспылал к ней нечистой страстью и увез в свой замок. В тот же вечер он изнасиловал несчастную. Бедняжка ночью бежала, но, обессилев после всего, что ей пришлось пережить, упала без чувств на берегу пруда, где на рассвете ее нашли стражники. Все тело ребенка было исполосовано шрамами. Разумеется, они известили хозяина. Тот лично отнес девочку в замок и теперь уже запер в комнате, не впуская к ней ни слуг, ни горничных. Каждую ночь из комнаты доносились крики, рыдания, мольбы о пощаде. Отец девочки, городской цирюльник, осмелился явиться за ней в замок. Это привело Джулио в ярость, и он выгнал его, отколотив мечом плашмя.
Все же через месяц несчастной вновь удалось бежать, она укрылась у родных. Джулио явился туда за ней. Поначалу они отпирались, но Джулио, придя в бешенство, схватил ее отца и сказал рыдающей матери, что, если дочь не вернется к нему сегодня же вечером, он убьет ее мужа... И вечером девушка вернулась. Джулио был очень мил: он отпустил отца с подарками и ласковыми словами: он-де любит свою «маленькую голубку» и собирается на ней жениться. Наступающая ночь будет их брачной ночью. И отец, отчасти успокоенный, ушел.
Иегуда Лива, немного помолчал и глубоко вздохнул, словно готовился к испытанию:
– На следующее утро слуги, не сумев открыть дверь комнаты и не слыша за ней никаких звуков, решились ее взломать. Они привыкли к жестоким выходкам хозяина и все же отпрянули в ужасе при виде того, что открылось их взглядам. Комната была разгромлена, перины на постели вспороты, на коврах – лужи крови, в которых плавали клочья кожи. Посреди всего этого Джулио, совершенно голый, если не считать цепочки, на которой висел рубин, плакал, сжимая в объятиях тело... вернее, то, что осталось от тела девушки: она была совершенно растерзана, зубы выбиты, глаза выколоты, уши отрезаны, ногти вырваны.
Сторожам удалось увести безумца, то и дело теряющего сознание. Останки девушки завернули в простыню и похоронили по христианскому обряду, затем послали гонца к императору. Это произошло 22 февраля 1608 года.
Рудольф приехал. Сердце его разрывалось, но он отдал необходимые приказания: прежде всего следовало избежать огласки чудовищного преступления. Родители девушки получили целое состояние и земли подальше от тех мест. Потерявшего рассудок Джулио заперли в его покоях, замуровав все выходы и забрав окна крепкими решетками. Больше никто, кроме двух верных слуг, его не видел, но все слышали, как он воет по ночам. Он не выносил никакой одежды и ходил голым, как животное. Четыре месяца спустя его нашли мертвым... и император, виновник его смерти, так никогда и не утешился. Молодого человека похоронили в часовне замка.
Голос великого раввина смолк. Морозини достал платок, вытер пот со лба, потом плеснул в чарку вина и одним глотком опорожнил ее. Венецианцу тягостно было это погружение в ужасное прошлое, но под пристальным взглядом темных глаз, наблюдавших за ним, он Постарался скрыть свои чувства. – Именно, – произнес он наконец, – император сегодня вам все открыл?
– Нет. Он не так долго говорил. Мне была известна эта чудовищная история, но я ничего не знал о рубине. Теперь я знаю, где он, но не думаю, что тебе приятно будет это услышать. Твои испытания еще не кончились, князь Морозини.
– Где же он?
– По-прежнему в Крумлове... и по-прежнему на шее у Джулио. Отец потребовал, чтобы камень остался при нем...
Альдо снова вытер вспотевший лоб. Он чувствовал, как вдоль позвоночника ползет струйка холодного пота.
– Не хотите же вы сказать, что мне придется...
– Осквернить могилу? Придется. И я, с таким уважением относящийся к мертвым, тебя к этому призываю. Это надо сделать хотя бы для того, чтобы душа несчастного безумца обрела покой и чтобы выкупить душу севильянки. А потом – самое главное – надо восстановить пектораль. От этого зависит будущее Израиля.
– Какой ужас! – прошептал Морозини. – Я поклялся Симону Аронову не останавливаться ни перед чем, но на этот раз...
– Ты до такой степени испугался? – нахмурился раввин. – Но чего? Современные археологи во имя науки без колебаний проникают в могилы людей, умерших сотни и сотни лет назад.
– Я знаю. Один из моих друзей как раз этим и занимается. И без особых переживаний.
– Хотя то, что делают они, куда серьезнее. Они вытаскивают тела усопших, чтобы затем во всем убожестве выставить на публичное обозрение. Ты же должен всего лишь забрать камень, ничем больше не нарушив сна Джулио, и после этого его сон станет более мирным.
Но ты не сможешь проделать это один. Я не знаю, что ты там найдешь, – каменную плиту, саркофаг... Кто-нибудь может тебе помочь?
– Я рассчитывал на того самого друга-египтолога, но от него нет известий.
– Подожди еще немного! Если он не приедет, я дам тебе письмо к крумловскому раввину. Он кого-нибудь для тебя найдет...
– Собственно, где он, этот Крумлов?
– Более чем в сорока километрах к югу от Праги, в верхней части долины Влтавы. Замок принадлежит князю Шварценбергу, он долгое время был крепостью, к которой затем добавились более мирные пристройки. Часовня – в старой части замка. Больше ничего не могу тебе сказать. А теперь я провожу тебя до выхода из сада, но... не уезжай, не повидавшись со мной! Я постараюсь, чем только могу, помочь тебе.
Вернувшись в машину, Альдо сел за руль и надолго замер в неподвижности. Он был ошеломлен, оглушен этими прожитыми вне времени часами. Ему хотелось сидеть не шевелясь, а главное – в тишине, а в этот час ночи тишина была глубокой, полной и тоже вне времени...
Наконец он зажег сигарету и затянулся с таким наслаждением, словно уже много дней не курил. Нервы постепенно успокоились, и Альдо подумал, что пора возвращаться. Автомобиль, катясь вниз по склону холма, словно бы переносил своего хозяина в прозаический мир живых.
К погруженному в полумрак отелю «Европа» Альдо подъехал уже в четвертом часу пополуночи. Бар был закрыт, чему он очень обрадовался, поскольку побаивался, что оттуда выскочит давешнее американское чучело с дежурной улыбкой, приклеенной к губам, и кружкой пива в руке. Однако все сошло тихо и мирно. Ночной портье, поклонившись, дал князю ключ и вместе с ним протянул сложенную вдвое записку, которую достал из ящика:
– Здесь письмо для вашей светлости...
Развернув записку, Морозини едва не закричал от радости. «Я в 204-м номере, твой ближайший сосед, но, Бога ради, дай мне поспать! О своих проделках расскажешь завтра», – писал Видаль-Пеликорн.