— Но ведь так и должно быть. Она всегда была для него хорошей матерью, а для Конрада — хорошей женой. И я благодарна ей за это.
— Жаль, что с ней не повеселишься.
Эдна сузила свои потрясающие зеленые глаза.
— Но в тот момент, когда вы испортили свою блузку, вам было весело?
Я улыбнулась.
— Если честно, да. Хотите, расскажу?
— Нет уж, спасибо. Очень скоро я узнаю это со слов Эвелины.
Представив, какой оттенок придаст Эвелина этому совершенно невинному происшествию, я поморщилась.
— Вероятно, мне стоило вести себя приличнее.
— Не стоит уповать на несбыточное, — похлопав меня по колену, обронила бабушка Освальда.
— Очень смешно, Эдна. Что значится в меню сегодняшней не-вечеринки?
Я надела другую блузку и принялась варить несколько десятков перепелиных яиц — малюсеньких, в коричневую крапинку. В меню была представлена красная еда, столь любимая вампирами: французские тосты с сыром маскарпоне и ягодами, салат из свеклы с апельсинами, почти сырая нога ягненка, малиновый шербет; из напитков предполагались коктейль «Кровавая Мэри» и мерло, купленное Освальдом накануне.
— Яйца, «Кровавая Мэри» и французские тостики, — догадалась я, — это же полночный полдник!
— Да, можно сказать и так. Юная леди, сделайте что-нибудь, чтобы Дейзи не вертелась у меня под ногами.
Я заранее отложила для Дейзи краюшку багета, поэтому мне осталось только выпихнуть собаку за дверь кухни и бросить туда же угощение.
Исполнив все поручения Эдны, я отправилась в Хижину любви. Я не сомневалась: Освальд непременно обругает меня за то, что я доставала его мамашу и пьянствовала с буйными иностранцами. Самоуверенность моя растаяла без следа вместе с остатками алкогольного опьянения. Но Освальд повел себя так, словно ничего и не случилось, за что был вознагражден радостным тисканьем.
— Освальд, прости меня за историю на винодельне, — тая от нежности, проговорила я. — Меня одолел приступ глупости, и…
— Ничего страшного. Наверное, за это время ты уже успела истосковаться. Я ведь знаю, что, по сравнению с твоей прежней жизнью, здесь, в тишине, ты словно в изоляции.
Моя прежняя жизнь, которая проходила на грани бедности, включала в себя следующее: квартиру с крысами, недостаток времени для творчества, острое желание иметь потрясающие отношения с каким-нибудь мужчиной и не менее острое желание жить в доме с дорогими моему сердцу обитателями, которые тоже любили бы меня.
— Нет, мне здесь очень нравится. — Я и вправду была в восторге от жизни на ранчо, но, возможно, мне действительно не хватало некоторых городских радостей.
— Если ты устала, на сегодняшний ужин можно и не ходить.
— Почему мне кажется, будто ты хочешь меня сбагрить? — возмутилась я, освобождаясь из его объятий. — Похоже, это нормально, когда уроженка низших земель занимается готовкой, уборкой и удовлетворением сексуальных потребностей хозяина, но не суется общаться с великими и могущественными…
— Хватит, хватит. — Освальд взял меня за руку. — И вовсе я тебя не сбагриваю. Я просто… Я просто даю тебе возможность отдохнуть, раз ты сама этого хочешь, тем более что ты и так поработала на славу.
— Но я ведь уже сказала, что хочу присутствовать.
И все равно я ничего не могла с собой поделать: когда Освальд уходил на церемонию присвоения имени, я была обижена и чувствовала себя изгоем.
Я улеглась в пенистую ванну, прихватив с собой «Городок» Шарлотты Бронте. Джен Эйр я любила как подругу, а вот Люси Сноу меня порой возмущала. Я как раз дочитала до сцены, в которой ужасной, сексуально подавленной Люси якобы является призрак монашки, когда у двери в ванную раздался зловещий шум. Он повторился. Уронив книгу в воду, я приняла сидячее положение — и тут в комнату ворвалась Дейзи.
— Лучше бы уж ты так не делала, когда я читаю страшные эпизоды. — Я выловила книжку из воды и уложила ее на пол, поверх полотенца.
Я по собственному опыту знаю, что неспешные методы сушки книг в мягкой обложке помогают гораздо больше, чем если засунуть их под печку-гриль, подставить под фен или, положив в микроволновку, нажать на кнопку «попкорн».
Когда пальцы на моих ногах сморщились, я вылезла из ванны и натянула одно из своих новых платьев — с хорошеньким цветочным рисунком и маленькими пуговками на груди. Расчесав волосы и накрасив глаза и губы, я отыскала темную накидку, как раз подходящую для маскировки, и сунула ноги в кожаные туфли без каблука.
Прихватив с собой фонарик, я вышла в ночь.
Вокруг коттеджа произрастали кустарники и вьющиеся растения, так что, стоя за ними, я могла спокойно наблюдать за Большим домом и бассейном. Дом был темным, и только на деревьях, окружающих внутренний дворик, сверкали разноцветные фонарики. Здание бассейна было освещено. Наверное, они раздвинули крышу.
Дейзи хотела пойти со мной, но, поскольку она ничего не понимает в конспирации, пришлось оставить ее в саду за оградой. Луна была полной, и я без труда находила дорогу, даже не пользуясь фонариком. Кратчайший путь к бассейну мне не подходил, потому что там лежал гравий, который имеет обыкновение хрустеть под ногами.
Я даже разок споткнулась на неровной дороге, но сумела удержаться на ногах. Найти в темноте выпадающий сучок оказалось непросто. Я прикрыла фонарик рукой, чтобы немного затемнить луч света, и включила его. Нащупав пальцами деревянный кругляшок, я выключила фонарик. Медленно и осторожно я вытащила выпадающий сучок, а потом прислонила глаз к отверстию.
Я ожидала увидеть этакую встречу-вечеринку членов провинциального клуба. Но вместо этого перед моим взором предстала группа людей в алых одеяниях с капюшонами и черной окантовкой. Они сидели в круге колышущегося света, исходившего от свечей и факелов; их лица утопали в тенях и казались жутковатыми.
Я принялась искать Освальда, полагая, что сразу узнаю его, но он оказался таким же безликим, как и остальные. Когда я наконец признала его в мужчине во втором ряду, он оказался совсем непохожим на того человека, которого я знала и любила, будто бы кто-то другой, серьезный и бездушный, вселился в его телесную оболочку.
Гораздо лучше мне было видно Уиллема Данлопа, стоявшего на возвышении; его лицо выглядело так, словно было сделано из желтоватого воска. Одеяние Данлопа было абсолютно черным. Уиллем слегка покачнулся, бросив горсть листьев в металлическую чашу, которая стояла на жертвеннике. Легкий ветерок подхватил горький дым и понес в мою сторону. Само возвышение было покрыто слоем березовых веток.
Рядом с Уиллемом, держа на руках моего любимого младенца, стоял Сайлас. Язык, на котором говорил Уиллем, напоминал звон стекла и скрежет металла, — короче, совершенно не походил на человеческую речь.
Затем вперед выступили две фигуры; из-под капюшона одной выпала прядь светлых волос, и я поняла, что эти двое — Уинни и Сэм. Они монотонными голосами повторили какую-то длинную и отвратительно звучавшую фразу. Люди, сидевшие за их спинами, повторили эту фразу три раза, как молитву.