И все же моим поминкам по прошлой жизни кое-что мешало: всякий раз, выглядывая в кухонное окно, я видела голый двор. В конце концов я решила добавить к этому пейзажу несколько суровых растений с серыми листьями, чтобы ничто не отвлекало меня от мрачного настроения. Что ж, таков был план, но ведь даже самые серьезные схемы, тщательно продуманные девушками и вампирами, иногда могут меняться.
В темном углу я разместила паркинсонию, а небольшой участок земли засадила суккулентами. Кадку с саговой пальмой я украсила голубой ковровой плиткой. Возле двери повесила кашпо с очитком Моргана, или «ослиным хвостом», а абрикосового цвета бругмансию расположила так, чтобы из окна первым делом видеть именно ее. Я так и не смогла решить, какую бугенвиллею выбрать — красную или багровую, поэтому посадила обе, да так, чтобы они переплелись, напоминая густую, темную кровь.
Освальд звонил ежедневно. К телефону я не подходила, но слушала его сообщения по нескольку раз подряд.
— Я тоскую по тебе, Милагро. Может, ты больше не скучаешь по мне, но зато я по тебе скучаю. Дейзи скучает по тебе. Нам всем тебя не хватает. И Либби по тебе скучает. Я учу ее говорить «юная леди». Петуния тоже тоскует. У нее потускнели перышки.
Гэбриел оставил сообщение, что Сайласа изгнали с нашего континента и он вместе с «Дервишами» отправился в турне по Азии. Сэм передал в совет петицию с требованием считать меня полноправным членом рода. Иэн поддержал это требование. Малышка поживает замечательно, а Уинни связалась с учеными-исследователями, входящими в семью, и хочет получить образец моей крови, чтобы подобрать подходящее лечение.
Впрочем, мне очень не хотелось услышать, что против моего заболевания никакое лечение не поможет.
В один прекрасный день ко мне заглянул Берни с целой сумкой сочинений для проверки. Когда мы оба принялись за работу, он сказал:
— Один из наших учителей заболел, и я хочу, чтобы ты его заменила.
— Я понятия не имею, как нужно учить подростков.
— Если ты смогла усмирить мужчину с ножом, то с подростками точно справишься.
Я покраснела от стыда.
— Я ведь могу кого-нибудь травмировать.
— Да никого ты не травмируешь, — спокойно возразил он. — Поработай несколько дней, иначе запись, изображающая твоих друзей, получит распространение.
— Ты меня шантажируешь?
— Я тебя убеждаю.
Боязнь среагировать на физический контакт была сильнее, чем страх перед учениками. Они читали «Гекльберри Финна» и жутко раздражали меня своими жалобами и на диалектную речь, и на само содержание романа. Один мальчик, сидевший в задней части класса, сполз на своем стуле и заявил:
— А ты конкретно скучная сучка!
Я замерла. Весь класс смолк в ожидании. Однако, не ощутив желания запустить руки мальчику в живот и вынуть оттуда теплые, влажные кишки, я поняла, что, возможно, и вправду смогу преподавать.
— Заткнись! — радостно ответила я, поглядев на него так пристально и долго, что он в конце концов отвел глаза и еще больше съехал со стула.
Я велела им закрыть учебники и рассказала, за что люблю Марка Твена. Он потерял своего любимого брата, дочь, а затем и жену, но навсегда сохранил способность чутко и горячо проникаться человеческими проблемами. А потом мы поговорили о потере, надежде, свободе и гуманности.
Пусть они не станут вспоминать это мгновение как особый момент, когда пылинки кружились в проникавшем с улицы солнечном свете, а все ученики сидели с вдохновенными лицами и даже один двоечник прозрел и решил идти в Гарвард. Однако примерно на пять минут они перестали драться и издавать непристойные звуки.
Заглянув по дороге домой в продуктовый магазин, я взяла несколько упаковок йогурта и хлопья для завтрака — то, чем можно питаться, не напрягаясь.
— Как продвигаются ваши кулинарные опыты? — поинтересовалась кассирша, презрительно оглядев мои покупки.
— Кулинарные опыты?
— Вы же говорили, что пробуете все рецепты Джулии Чайлд.
— А, это… Ради себя одной не хочется возиться.
— Ты могла бы пригласить на ужин меня, — сказал кто-то за моей спиной.
Повернувшись, я увидела свою бывшую массажистку в длинной хипповой юбке. Тривени отпустила волосы, и они красивыми волнами ниспадали на плечи.
— Тривени, как дела?
— Все хорошо. Я ведь больше не работаю в «Парагоне».
— Что случилось?
Она подняла руки, и ее цветные стеклянные браслеты тихо звякнули.
— У них там началась большая перетряска, и все, кто хотел уйти, получили компенсацию. Я открыла массажный кабинет у себя дома.
— Значит, все получилось?
— Конечно. А как ты?
Вместо ответа я предложила:
— Приходи ко мне на ужин. У меня есть клубничный йогурт.
— Я тебя умоляю!
Мы приготовили пасту со свежими помидорами и зеленью. В дальнем углу холодильника я обнаружила бутылку вина из «Клуба Левака». Мы расположились на заднем дворике.
— Здесь забойная безмятежность, — заявила Тривени. — Я чувствую дух сада. Вероятно, он поможет твоей сердечной чакре.
— Скажу честно, Тривени, я не очень-то верю во все эти нью-эйджевские штучки.
— Нью-эйджевские? Да эти штучки существовали всегда, — возразила она. — Знаешь, я когда-то хотела стать полицейской. Но я всегда ощущала связь тела и разума, а кроме того, мне не нравилась мысль о том, что я должна буду арестовывать своих друзей.
— Да, это было бы западло, — согласилась я.
— Точно, — поддержала она. — Тебе нужно чаще разговаривать с бабушкой.
— Моя бабушка умерла.
— Более ограниченного человека, чем ты, я еще не встречала!
Я решила, что она с приветом, но потом вдруг поняла: со дня похорон я ни разу не навещала могилу своей abuelita. Чтобы добраться до кладбища, мне пришлось проехать несколько сотен километров. Отыскав могилу бабушки, я с удивлением обнаружила возле надгробия яркий, чистый букетик искусственных цветов и задумалась о том, кто мог его принести. Потом положила рядом свои цветы и долго сидела, вспоминая ее любовь и доброту.
Однажды душным вечером я прихватила мешок льда для самодельного лимонада и отправилась к Тривени.
— Слишком жарко, и ничего, кроме льда, не хочется, — пояснила я. — Я так вспотела, что наверняка захлюпаю и соскользну со стула.
Рассмеявшись, Тривени положила руку на мое оголенное предплечье. Я ощутила приятную дрожь. Ощущение было ясным, теплым и радостным.
Поскольку раньше я уже ошибалась, считая, что выздоровела, я очень боялась возвращения своих видений. Но они не вернулись. В последний учебный день я даже смогла обнять на прощание своих учеников. Я испытала от этого гораздо большую гордость, чем в тот день, когда получала диплом ПУ, и домой возвращалась практически вприпрыжку.