– Нкози, надо торопиться, если хочешь добраться до своего бара во Фрере.
Шон с усилием прогнал свои мысли и рассмеялся.
Они ехали на север и на третий день достигли Чивли.
Шон помнил свое изумление, когда совсем молодым увидел колонну лорда Челмсфорда у переправы Рорка в начале зулусской войны. Тогда он считал, что собрать больше людей просто невозможно. Теперь, глядя с откоса на британскую армию у Коленсо, он улыбнулся: небольшая колонна Челмсфорда затерялась бы в огромном артиллерийском парке, за которым палатки тянулись на две мили. Ряд за рядом белых брезентовых конусов с шеренгами лошадей между ними, со множеством – тысячами – фургонов и с тягловыми лошадьми, которые паслись по всему вельду, почти насколько хватал глаз.
Зрелище впечатляло – и не только своими масштабами, но и аккуратностью и упорядоченностью; такое же впечатление производила и военная четкость марширующих строевых частей – когда солдаты без заминки согласно поворачивали, сверкали штыки.
Проходя по лагерю и читая названия частей в начале каждого ряда палаток, Шон видел в них отголоски славы. Однако новая форма цвета хаки и тропические каски превратили все части в единообразную массу. Только кавалерия сохранила крупицу прежнего волшебства в своих вымпелах, которые весело развевались на концах пик. Мимо прошел эскадрон, и Шон с завистью посмотрел на лошадей. Большие, холеные, высокомерные под стать их всадникам. Тонкие пики с блестящими остриями создавали впечатление нечеловеческой жестокости.
Десятки раз Шон задавал вопрос: «Где найти корпус проводников?». У ответов, данных ему с манчестерским или ланкаширским выговором, с почти невразумительным произношением Шотландии или Ирландии, было лишь одно общее – они нисколько не помогали.
Однажды Шон остановился, наблюдая за группой солдат, которые упражнялись с новыми пулеметами Максима. Неуклюжее оружие, решил он, ружье лучше.
Впоследствии он припомнит это свое суждение и почувствует себя глуповато.
Все утро бродил он по лагерю, а Мбежане плелся за ним. К полудню Шон устал, пропылился и пришел в дурное настроение, а корпус натальских проводников стал казаться ему мифом. Он стоял на краю лагеря и смотрел на открытый вельд, раздумывая, что делать дальше.
Его внимание привлек тонкий столб дыма в полумиле на травянистой равнине. Дым поднимался из полосы кустов, очевидно, обозначавшей ручей. Тот, кто выбрал это место для стоянки, знал, как уютно устроиться в вельде. По сравнению с унылыми окрестностями главного лагеря это настоящий рай: место защищено от ветра, далеко от внимания старших офицеров, а дрова и вода поблизости. Вот и ответ. Шон улыбнулся и двинулся по равнине.
Его догадка подтвердилась, когда он увидел под деревьями множество черных слуг. Здесь явно расположились солдаты колониальных войск – у каждого свой слуга. К тому же и фургоны выстроены кольцом, формируя типичный лагерь-крааль. Чувствуя себя дома, Шон подошел к первому белому.
Этот джентльмен сидел под большой мимозой, в эмалированной ванне, по пояс в воде, а слуга подливал горячую воду из черного котла.
– Здравствуйте, – поздоровался Шон.
Человек оторвал взгляд от книги, передвинул сигару в угол рта и ответил на приветствие.
– Я ищу проводников.
– Ваш поиск завершен, друг мой. Садитесь. – Слуге он велел: – Принеси нкози кофе.
Шон с благодарностью сел на складной стул у ванны и вытянул перед собой ноги. Хозяин отложил книгу и принялся намыливать волосатую грудь и подмышки. При этом он не таясь оценивающе разглядывал Шона.
– Кто здесь главный? – спросил Шон.
– Хотите его увидеть?
– Да.
Моющийся открыл рот и крикнул:
– Эй! Тим!
– Чего тебе? – послышалось из ближайшего фургона.
– Тут к тебе парень.
– Чего ему?
– Говорит, хочет объясниться с тобой насчет своей дочери.
Наступило долгое молчание: человек в фургоне обдумывал услышанное. Потом он спросил:
– Как он выглядит?
– Большой, с дробовиком.
– Ты шутишь!
– Вовсе нет! Он говорит, если ты не выйдешь, он пойдет к тебе.
Клапан фургона осторожно приоткрыли, и в щели показался глаз. От внезапно раздавшегося рева Шон вскочил. Клапан отлетел в сторону, и из фургона выскочил командир проводников.
Он приближался к Шону, вытянув руки, как борец. Мгновение Шон смотрел на него, потом ответил таким же ревом и занял оборонительную стойку.
– Йаа!
Они сошлись грудь к груди и облапили друг друга.
– Тим Кертис, жалкий ублюдок! – Шон смеялся и ревел от боли, потому что Тим пытался вырвать ему бороду.
– Шон Кортни, злобный сукин сын!
Тим просипел это почти беззвучно – объятия Шона мешали ему дышать.
– Давай выпьем! – ударил его Шон.
– Тащи бутылку! – ответил Тим, дергая Шона за ухо.
Наконец они отпустили друг друга, продолжая смеяться, обрадованные неожиданной встречей.
Слуга принес Шону кофе, но Тим презрительно отмахнулся от него.
– Никаких помоев! Неси бутылку бренди из моего сундука.
– Полагаю, вы знакомы! – вмешался человек в ванне.
– Знакомы? Боже, да я пять лет на него работал! – фыркнул Тим. – Откапывал из земли грязное золото. Худшего босса у меня не было.
– Что ж, пришел твой черед, – улыбнулся Шон, – теперь я хочу поработать на тебя.
– Ты слышал, Сол? Болван вздумал записаться к нам.
– Мазлтов. – Купающийся окунул окурок в мутную воду, выбросил его и встал. И протянул Шону мыльную руку. – Добро пожаловать в легион заблудших. Меня зовут Сол Фридман, а вы, как я понял, Шон Кортни. Давайте бутылку, отметим ваше прибытие.
Шум привлек внимание остальных, и Шона представили каждому. Похоже, мундирами проводникам служило хаки без знаков различия, широкополые шляпы и брюки для верховой езды. Всего проводников было десять.
Удалые ребята. Шону их общество понравилось.
Голый, если не считать полотенца вокруг талии, Сол как бармен разлил всем, и все уселись в тени.
Первые двадцать минут Тим Кертис развлекал общество биографическими и физиологическими подробностями карьеры Шона, а Шон сопровождал его рассказ комментариями, вызывавшими взрывы смеха. Было очевидно, что главный остряк в отряде Сол, и он отлично справлялся с этой ролью. Он самый молодой из всех, вероятно, не старше двадцати пяти лет, и самый низкорослый и щуплый. Худое волосатое тело, приятноуродливое лицо. Шону он понравился.
Час спустя, когда бренди привел всех в состояние той серьезности, которая обычно предшествует дикому разгулу, Шон сказал: