Господи, как же взывало ее тело, какими спазмами желания свело живот… Грудь набухла и стала до того чувствительной, что даже прикосновение шелка и кружев казалось грубым.
— О, Ники, прошу тебя… хотя бы на миг. Только один раз, ну обними же меня. Ну пожалуйста, я уже не могу… На одну секунду, прошу тебя…
Он поднял руки, и она почувствовала его ладони у себя на плечах. Ужасная боль физического желания была слишком сильна, не поддавалась контролю… Она вскрикнула, хотя нет, это был просто сдавленный стон, но в нем таилось так много смысла, что тело ее содрогнулось, и она сразу же почувствовала его реакцию. Да, ее расчет был безупречен, ее врожденная женская хитрость в который раз направила по верному пути. Секунды назад его пальцы были ласковыми и нежными, но теперь жестко впились ей в плечи.
Ник безотчетно прогнулся в пояснице, дыхание вырывалось с шумом, короткими выбросами, как если бы он был боксером, принимавшим тяжелые удары по корпусу. Она почувствовала, как натянулись все его мышцы, и вновь поняла, какой удивительной, могучей до умопомрачения властью обладает. Затем — наконец-то! — с радостным обмиранием сердца она испытала подъем и движение его чресл — и весь мир словно закружился вокруг нее.
Она вновь простонала, на сей раз громче, потому что уже могла спустить с короткого поводка всех борзых, могла позволить им охотиться вновь. Их сдерживали слишком долго, но сейчас… сейчас уже не было нужды в оглядках и самоограничении.
Она точно знала, как загнать его за границы разумного, устроить охоту на этого великолепного оленя… Его пальцы путались в кружевной пене лифа, пока он пытался высвободить ее тугие, набухшие груди из-под рубашки. Она простонала в третий раз и одним движением раздернула пояс его халата, целиком обнажив крепкое мужское тело, хотя на первый взгляд руки ее двигались по-прежнему неловко.
— О Господи милосердный… Какой ты твердый и сильный… Господи, как же я по тебе истосковалась…
Еще придет время для всех тонкостей и нюансов любви, но сейчас ее нужды были слишком жестокими и насущными и требовали немедленного удовлетворения. Это должно произойти сейчас, немедленно, иначе она умрет на месте…
Николас медленно выплывал из глубин сна, испытывая тягостное чувство сожаления. За миг до пробуждения в его измученном недосыпанием мозгу сформировалась картинка, он заново переживал момент из далекого прошлого — ощущение вспомнилось столь ярко и живо, что оно казалось совершенно непосредственным.
Когда-то, очень давно, нырнув на пять саженей вдоль океанической стенки кораллового рифа у лагуны Анс-Бодуан острова Праслин, Ник поднял со дня моря витую раковину-стромбиду размером со зрелый кокос. Теперь он вновь держал ее в ладонях и заглядывал в узкую овальную щель, обросшую водорослями и мелкими ракушками. Форма внутренней полости была удивительна: она начиналась вывернутыми губами и переходила в перламутровые, скользкие на ощупь поверхности с атласным, бледно-розовым отливом. Поверхности изгибались и замыкались сами на себя, обретая более плотный, телесный цвет с винно-пурпурным оттенком по мере того, как проход сужался и все глубже уходил в таинственное, глянцевитое нутро раковины. Затем сон резко изменился. Зев раковины раскрылся еще больше, напоминая разверстые челюсти, и Ник обнаружил, что смотрит в пасть какой-то жуткой морской твари, где многочисленными рядами растут хищные, треугольные зубы — как у акулы. Ник вскрикнул, очнулся от звука собственного голоса, быстро перевалился на бок и приподнялся на локте. На коже до сих пор оставался аромат женских духов, смешанный с запахом его пота, однако вторая половина кровати была пуста, хотя еще не потеряла ни тепло, ни воспоминание о благоуханном теле.
Сквозь узкую щель в шторах на дальнем конце комнаты блеснула длинная полоска света раннего солнца. Выглядела эта полоска клинком, золотистым лезвием, и мгновенно напомнила ему о Саманте Сильвер. Ник вновь увидел ее в одежде из солнечного света, босоногой на пляжном песке — и от этой картины золотой клинок вошел ему под ребра.
Николас сбросил ноги с широченного матраса и прошлепал в ониксовую ванную. Глаза ныли тупой болью хронического недосыпания и раскаяния. Пустив горячую воду из дельфиньей пасти, он взглянул в зеркало, хотя пар уже начинал затушевывать черты его физиономии. Под глазами темные круги, в лице читается какая-то изможденность, кожа натянута на скулах.
— Ах ты, морда, — прошептал он зеркальному близнецу. — Ах ты, скотина…
Его уже ждали к завтраку на террасе, укрытой от солнца яркими, расцвеченными зонтиками. Питер сохранил настроение прошедшего дня и подбежал к отцу, заливаясь смехом.
— Привет! — Он схватил Николаса за руку и повлек к столу.
Шантель была в длинном домашнем платье. Ее волосы, распущенные по плечам, отличались такой мягкостью, что даже под легчайшим бризом вились шелковыми нитями. В этом читался тонкий расчет, Шантель ничего не делала случайно; интимно-элегантное одеяние и свободно падающие волосы подводили к мысли о домашнем уюте — и Николас почувствовал, с какой силой этому сопротивляется.
Благодаря не по годам развитой интуиции Питер тут же уловил смену настроения Николаса, и его разочарование стало почти осязаемым. Он горько и обиженно посмотрел на отца, смех и болтовня умерли у него на губах, и мальчик уткнулся взглядом в тарелку.
Николас вполне сознательно проигнорировал праздничное изобилие блюд, взял лишь чашку кофе и, не спрашивая разрешения у Шантель, разжег сигару, отлично зная, что это ее выводит из себя. Он сидел в полном молчании и, как только сын закончил завтракать, сказал:
— Питер, мне надо поговорить с твоей матерью.
Мальчик послушно встал из-за стола.
— Сэр, я смогу увидеть вас до отъезда?
— Да. — У Николаса в очередной раз защемило сердце. — Конечно.
— И мы сможем еще раз сходить на яхте?
— Извини, мой мальчик, у нас не хватит времени. Не сегодня.
— Да, сэр.
Питер дошел до края террасы, сохраняя прямую спину и заученную выправку, затем вдруг бросился бежать, перепрыгивая через две ступеньки на третью, и, отчаянно размахивая руками, влетел в сосновый лес за яхтенным домиком, словно его кто-то преследовал.
— Ники, ты ему нужен, — мягко попрекнула Шантель.
— Об этом тебе следовало задуматься два года назад.
Она налила свежую порцию кофе ему в чашку.
— Мы оба повели себя глупо… ну хорошо, пусть это мягко сказано. Мы повели себя безнравственно. У меня появился Дункан, а у тебя — эта американская девочка.
— Не заводи меня, — негромко предупредил он. — На сегодня ты уже достаточно отличилась.
— Николас, ведь это так просто. Я тебя люблю, всегда любила… Господи, еще неуклюжей школьницей любила тебя. — Шантель никогда не была неуклюжей, но Ник решил не заострять на этом внимания. — С того самого дня, когда я тебя увидела на мостике «Золотого орла»… Лихой морской капитан…