Когда они снова отправились на восток, Осман ехал рядом с Пенродом, продолжая интересный для обоих разговор и иногда переходя на весьма горячие споры. Капитан рассказал, как Бонапарт не смог разбить британское каре под Ватерлоо, и Халиф не преминул пошутить на этот счет:
– Мы, арабы, никогда не учились в военных школах, однако же сумели разбить ваше каре под Абу-Клеа в отличие от того француза.
Пенрод мгновенно проглотил наживку, на что Осман и рассчитывал.
– Вы не разбили наше каре! – горячо возразил он. – Просто прорвали его в некоторых местах, но наши шеренги быстро восстановили целостность боевого строя, заманили в ловушку вашего эмира аль-Салида и уничтожили его вместе с сыновьями и другими воинами!
– Они спорили друг с другом, словно кровные братья, но когда повышали голос, следовавшие позади аггагиры напрягались и пришпоривали, чтобы в случае необходимости броситься на помощь халифу. Осман останавливал их взмахом руки. На вершине очередного горного хребта он вдруг осадил лошадь и показал рукой вдаль.
– Перед нами лежит земля абиссинцев, наших заклятых врагов в течение многих веков. Если бы ты был моим генералом и я приказал тебе захватить всю эту территорию вплоть до Гондара, а потом удержать ее под напором войск императора Иоанна, как бы ты выполнил эту задачу в соответствии со своим академическим образованием.
Именно такие проблемы Пенрод тщательно изучал в военном колледже и откликнулся с большим энтузиазмом:
– А сколько человек вы могли бы дать в мое распоряжение?
– Двадцать пять тысяч, – ответил Осман.
– А сколько мог бы противопоставить мне император Абиссинии?
– Примерно десять тысяч в Гондаре и еще тысяч триста в горах Аксума, что за этим хребтом.
– Значит, им придется спуститься по узким тропам, чтобы вступить со мной в бой, не так ли? В таком случае я должен стремительно захватить Гондар и, не пытаясь удержать его любой ценой, как можно быстрее добраться до подножия горных хребтов и надежно перекрыть все спуски в долину, пока неприятель не вышел на равнину.
Они обсуждали эту проблему самым подробным образом, анализируя ответные действия противника. Споры продолжались до самого Галлабата, и только когда вдали показался город, Пенрод понял, что это была отнюдь не академическая дискуссия. Весь этот разговор являлся прелюдией к большому завоевательному походу дервишей в Абиссинское царство, а Осман использовал его в качестве военного советника по вопросам стратегии и тактики военных операций.
Из этого следовало, что джихад Махди не закончился взятием Хартума, а имел далекоидущие цели. Абдуллахи хорошо понимал, что должен постоянно воевать и захватывать новые земли, иначе будет смещен и казнен. Только сейчас Пенрод сообразил, какой вред невольно нанес соседним странам своими советами Осману.
Даже если дервиши одержат победу здесь, в Гондаре, Абдуллахи тут же направит свои силы на захват Эритреи, а потом и других стран. Он просто не может остановиться. Его укротит только сила, а этого не случится, пока Абдуллахи не вызовет своими захватническими войнами взрыв негодования всего цивилизованного мира. И Пенрод понимал, что в меру своих скромных сил и способностей может внести свой вклад в это святое дело. Он холодно улыбнулся. Значит, впереди еще немало волнующих деньков.
* * *
Дервишский правитель Галлабата был вне себя от счастья, что ему выпала честь принимать в своем городе всемогущего халифа Османа Аталана. Он без промедления освободил свой глинобитный дворец и предоставил его в распоряжение дорогих гостей, а сам переехал в небольшое здание на окраине города.
Осман решил переждать в Галлабате период муссонных дождей, из-за которых путешествие по этой гористой стране становилось практически невозможным. Это означало задержку экспедиции на несколько месяцев, но у Османа и здесь работы хватало. Он хотел собрать информацию, которая могла бы пригодиться ему во время военной кампании, и с этой целью потребовал к себе всех местных проводников, сопровождавших торговые караваны до Гондара горными тропами, а также всех воинственных шейхов, которые совершали постоянные набеги на эфиопскую территорию, захватывая скот и рабов. Они немедленно явились, и Осман долго допрашивал их, тщательно фиксируя все детали. Эта информация составит основную часть его отчета перед халифатом Абдуллахи, когда он вернется в Омдурман.
Вспомнив, что Махди часто использовал свою белую наложницу аль-Джамаль в качестве писаря и секретаря, Осман решил последовать его примеру. Она знала несколько языков, и поэтому он приказал ей присутствовать на всех допросах и аккуратно записывать полученные сведения. С началом экспедиции он редко видел аль-Джамаль, занятый более важными делами. Поселившись во дворце местного правителя, Осман узнал от одной из своих рабынь, что самая молодая жена наконец-то ответила на его постоянное внимание долгожданным прекращением месячных.
Осман остался доволен этой новостью. Его четвертая жена являлась племянницей халифа Абдуллахи, поэтому ее беременность обретала важное политическое значение. Ее звали Заматта, она была красива, но явно злоупотребляла жирной пищей, имела огромный живот и такую же грудь, похожую на вымя коровы. Осману требовалось от женщин нечто большее, чем музыкальные услаждения или готовность раздвинуть ноги по первому требованию. Он сделал свое дело и не имел никакого желания проводить время с постылой Заматтой.
В первые дни допросов аль-Джамаль скромно сидела позади помоста в зале для приемов, на котором восседал Осман, но на третий день он приказал ей расположиться перед ним, чтобы наблюдать за ее работой. Она сидела на ковре скрестив ноги и тщательно записывала все, что говорили его гости. Ему нравилось смотреть на быстрые движения ее рук и белоснежные щеки, когда она наклоняла голову над письменным столиком. Как и положено, она редко поднимала глаза, стараясь не встречаться с ним взглядом, однако пару раз загадочно улыбнулась, заметив его внимание. И это заинтриговало халифа. За всю свою жизнь ему нечасто приходилось встречать женщин, которые могли привлечь его своими мыслями и поступками, а это был именно такой случай.
– Прочитай мне все, что ты записала, – попросил он.
Она подняла на него свои странные светло-голубые глаза, от которых у Османа захватило дух, и повторила записанное, не заглядывая в бумагу. А закончив, неожиданно наклонилась к нему и тихо прошептала, чтобы только он один мог услышать:
– Не верьте ему, великий господин. Он может обмануть вас. – Это были ее первые слова, адресованные именно ему.
Лицо могущественного халифа осталось бесстрастным, но он лихорадочно обдумывал сказанное. Всем этим людям сообщили, что халиф собирает сведения для улучшения торговли с Абиссинией и подготовки его официального визита в Гондар. Неужели эта женщина догадалась о его истинных намерениях, или кто-то ее проинформировал? Осман продолжал расспрашивать сидевшего перед ним человека, но теперь отнесся к нему более внимательно.
Этот пожилой владелец каравана был довольно состоятельным, если судить по его дорогой одежде. Он оказался весьма умен, подробно рассказывал Осману о своих планах на будущее и не вызывал никаких подозрений. Он сказал, что принадлежит к племени хадендова, но при этом явно игнорировал цветастую джиббу, а в его речи ощущался странный чужой акцент. Осман усомнился в его происхождении, однако отбросил эту мысль, стремясь отыскать другие признаки его неверности, которые обнаружила аль-Джамаль. Купец наклонился, чтобы взять с подноса бронзовую чашку кофе, и на его оголившейся шее мелькнуло серебряное украшение. Осману достаточно было мимолетного взгляда, чтобы узнать висевший на цепочке коптский христианский крест, украшенный затейливым орнаментом.