— А правда, почему вы не спросите у Самойловой? И вообще, если не секрет, чем она вас так привлекает?
— Вообще это секрет, — мило улыбнулась я. — Но вам сажу. Мы хотим найти человека, который сбил Татьяну Михайловну.
— Но его же уже нашли! — удивленно поднял бровь доктор. — Он же уже под стражей!
— У нас подозрения, что это ошибка, — не моргнув глазом соврала я. — Но многое пока нам и самим неясно. Татьяна Михайловна что-то умалчивает. Вот мы и пытаемся разобраться.
— Понятно! — ошарашенно пробормотал доктор. — Независимое журналистское расследование, значит?
— Вы нашли удивительно точное определение! — одобрительно заметила я. — Только оно еще и конфиденциальное — поэтому большая просьба…
— Я нем как рыба! — поспешил успокоить меня Александр Михайлович и, многозначительно улыбнувшись, добавил: — Ради вас я готов молчать, даже если меня подвергнут суровым пыткам!
— Не зарекайтесь! — сказала я. — Впрочем, вряд ли кто-то станет вас пытать. Это дело не имеет широкой огласки. Просто мне не хотелось бы, чтобы о наших поисках болтали на каждом шагу. А главное, Самойлова не должна ничего знать.
— Об этом не беспокойтесь, — улыбнулся Александр Михайлович. — Наша Самойлова не из тех людей, с которыми хочется общаться. Медперсонал от нее просто стонет. Конечно, такие больные всегда капризны, но Самойлова в этом отношении — экземпляр вообще уникальный!
— Александр Михайлович! — вспомнила я. — Помогите нам еще в одном вопросе. Нам требуется фотография этого уникального экземпляра. Но не в теперешнем плачевном состоянии, а в обычном виде. Взять ее неоткуда, кроме паспорта. А он, как вы знаете, лежит в тумбочке, под самым носом у Самойловой. Виктор у нас — ас, и переснять фотографию для него — секундное дело. Однако хотелось бы, чтобы Самойлова ничего не заметила. Возможно ли организовать это? Скажем, во время сна…
Александр Михайлович задумался на минуту, а потом сказал:
— Вообще лежачие больные спят очень плохо и чутко. Сами понимаете — сутками в постели, любому спать надоест. Но есть выход. Дважды в день мы вводим Самойловой обезболивающее. После этого она обычно тридцать-сорок минут спит достаточно крепко. Ваш фотограф мог бы за это время вполне управиться, я полагаю. К сожалению, следующий укол теперь будет сделан перед ночным сном. Наверное, удобнее будет подъехать завтра утром — часикам эдак к одиннадцати, как вы думаете?
— А нельзя ли в виде исключения сделать дополнительный укол? — спросила я. — Например, перед дневным сном?
Александр Михайлович нахмурил лоб, но потом решительно мотнул головой.
— Это было бы нежелательно! — сказал он. — Собственно, я уже намеревался постепенно отменять обезболивающее, тем более что Татьяна Михайловна, судя по всему, относится к тому типу людей, у которых легко формируется наркотическая зависимость… В общем, давайте отложим до завтра!
— А если просто, безо всяких этих? — вдруг спросил Виктор.
— Ты имеешь в виду — просто зайти, залезть в тумбочку, сделать снимок и уйти? — спросила я. — Представляю, какой скандал после этого разразится!
Александр Михайлович смущенно кашлянул и признался:
— Вы знаете, главного я вам еще не сказал… Самойлова категорически от меня потребовала, чтобы вы, Ольга Юрьевна, у нее в палате не появлялись. Она заявила, что от этого у нее делается плохо с сердцем, и опять пообещала написать жалобу. Так что без крайней нужды вам ее посещать не стоит.
— Но Виктора-то она не видела, — возразила я.
— Это верно. Но она ведет себя сейчас крайне бдительно и постоянно настороже, — объяснил Александр Михайлович. — Даже если я сейчас соберу возле ее постели консилиум, чтобы отвлечь внимание, я вовсе не уверен, что вашему Виктору удастся добраться до сумочки. Лучше не рисковать! Не скажу, что рискую потерять место, но заведующему очень не нравится, когда больные жалуются на врачей.
— Я вас прекрасно понимаю, — заметила я. — И вашего заведующего, кстати, тоже. Нам самим желательно, чтобы Татьяна Михайловна вела себя тихо. Поэтому мы выбираем предложенный вами вариант. Виктор завтра подойдет к вам часиков в одиннадцать.
— Ага, — сказал доктор. — К этому времени я как раз закончу обход и буду относительно свободен. Мы нарядим Виктора в белый халат, чтобы он не так бросался в глаза, и, думаю, он без помех сможет совершить свое черное дело… — он довольно улыбнулся, приглашая нас поддержать его шутку.
Прежде чем распрощаться, я попросила Александра Михайловича еще об одной услуге.
— Понимаю, что это не входит ни в чьи обязанности, — сказала я. — Но нельзя ли поставить нас в известность, если Самойлову опять кто-нибудь навестит? Особенно если это будет обыкновенный мужчина в неброском костюмчике. И было бы неплохо разузнать, кто эти люди. Между прочим, Самойлова уже давно не работает на хлебозаводе…
— А где же она работает? — с интересом спросил Александр Михайлович.
— Мне бы и самой хотелось это выяснить, — сказала я. — Только почему-то мне кажется, что Татьяна Михайловна этого не скажет.
— Любопытно! — хмыкнул доктор. — Хорошо, постараемся сделать все, что возможно. Я лично обращу на это внимание, обещаю вам! Даже забыв, что это не входит в мои обязанности.
Когда мы садились с Виктором в машину, я поинтересовалась, как ему понравился доктор.
— Чересчур сговорчив! — недовольно заметил он.
— Ну, это ты уже придираешься! — обиделась я. — По моим наблюдениям, со сговорчивым человеком гораздо приятнее иметь дело, чем с несговорчивым, — он охотно идет тебе навстречу…
— В том-то и дело! — мрачно пробурчал Виктор.
Звучало это довольно туманно, но я отнесла недовольство Виктора на счет извечного мужского соперничества. Поставьте рядом двух мужчин — и вы тут же получите парочку соперников, даже если никакого предмета соперничества нет и в помине. Быть первым и единственным — это в крови у мужчин.
Тем более что сам Виктор относился совсем к другому типу мужчин, нежели милейший доктор. Нашему фотографу трудно было развязать язык, и он трижды бы подумал, прежде чем сообщить постороннему хотя бы даже такую мелочь, как точное время.
Возможно, этому его научил жизненный опыт. В былое время Виктор прошел Афганистан. Он служил во взводе разведки и повидал всякое. Он умел принимать правильное решение в любой экстремальной ситуации, был непобедим в рукопашной схватке, мог часами незаметно выслеживать интересующий нас объект, но разговаривать он не любил — это уж точно.
Поэтому я не особенно удивилась, когда выяснилось, что Александр Михайлович Виктору не понравился. Они были слишком разными, и вряд ли Виктор взял бы доктора с собой в разведку. Но я даже не подозревала, насколько окажется прав Виктор в своем отношении к сговорчивости Александра Михайловича и какой неприятностью для нас она обернется.
Впрочем, и сам Виктор в ту минуту не мог, конечно, этого знать. Он просто высказал свое мнение — и только.