Все началось с нее | Страница: 64

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

— Ой как он запел! «Интеллигентно выражаясь», — передразнила поглощенного созиданием светлого будущего экспедитора старая знакомая. — Чего ты мне тут гонишь? Можно подумать, что девочку безмозглую в кабаке охмуряешь.

— Несерьезный ты человек, Люська, — скептически промолвил Кныш. — Я перед тобой, как на исповеди у попа. Кстати, может, сообразишь что-нибудь ради нашей с тобой встречи, так сказать? — попросил он. — Я не голоден, но за чашкой чая и разговор легче клеится.

— Сейчас, — с готовностью согласилась подруга прошлых лет и двинулась на кухню.

Для своих тридцати с лишним она была очень даже ничего. Она по-прежнему сохраняла фигуру, за которую ее и прозвали «Люська Бомба», и при этом не превратилась в толстую неуклюжую бабу, из тех, что таскаются вечно с сумками по базарам и продуктовым магазинам, переваливаясь с боку на бок.

— Ты, я смотрю, будто целую библиотеку в зоне прочел, — послышался с кухни ее голос. — Сначала про ударный труд мне тут заливал, теперь попов каких-то вспомнил. Такой умный стал. Мне с тобой даже как-то страшно разговаривать. Хотя ты, конечно, опять загнул. И в церкви-то бывал разве что на Пасху, как на экскурсии.

— Религия, мать, это опиум для народа, как сказал другой умный человек, — вспомнил Кныш крылатую фразу классика марксизма-ленинизма. — И этот хомут тоже не для моей шеи. Была бы шея, а хомут, он всегда найдется. Поэтому выбирать нужно самому, и желательно полегче. Ты только глянь, сколько у нас в стольном городе Тарасове уездного масштаба наоткрывали вдруг церквей! И монашки-богомолки по чужим домам и рынкам шастают, членские взносы с одиноких старух собирают и прокламации пьянчугам раздают. Все эти отцы-настоятели православные хуже сектантов. Тоже долдонят про светлое будущее, про рай, терпение, смирение. Пастве не на что калоши купить, а они отрастили брюхо, бороды лопатами, ни дать ни взять — столбовые бояре в теремах с золотыми куполами.

— Чего это ты на попов взъелся? — поинтересовалась Люська.

— Да не взъелся я, просто завидую… Они не дураки. Где бы ни работать, только бы не работать. Но вот знаешь, Люська, я отродясь в шестерках ни под кем не ходил и ходить не собираюсь. И лохом пустоголовым не был.

— Ладно, хватит, — решительно оборвала речь рецидивиста-интеллигента Люська. — Кончай мне тут политинформацию читать. Садись лучше к столу. Прямо философ какой-то.

Кныш, не заставляя себя упрашивать дважды, занял место, предложенное радушной хозяйкой.

— Ты бы мне чего попроще рассказал, — предложила Бомба, глядя томно прямо в глаза дорогому гостю.

— Сейчас расскажу, обязательно расскажу. Давай, что ли, сначала выпьем, а потом, как говорится, и за жизнь поболтаем. Я тут прихватил кое-что.

— Да у меня и свое имеется, — поставила в известность хозяйка.

— Ну как-то неудобно идти к такой роскошной женщине и без подарка. И к тому же вечер длинный, и до остального очередь дойдет, — успокоил ее Кныш.

— Ой, что ты, «к роскошной женщине»! — снова передразнила она его. — Тогда уж мог бы и что-нибудь подороже притаранить. Настоящий подарок сделать. А бутылка — ну что это такое? Так, Машку вокзальную снять…

— Да для тебя все, что захочешь! Дай только срок. За мной не заржавеет. Ты же меня знаешь, — заверил Люську Кныш. — За мной не пропадет.

— Угу. Знаю я вас всех как облупленных. Только трепаться горазды, — саркастически усмехнулась она. — Если бы все вы и вправду делали все, что говорите, я бы уж давно на золотых тарелках ела и в шампанском по утрам купалась.

— Ну, зачем же сразу обобщать? — возразил Кныш. — Насколько мне помнится, лично я тебе ничего такого не обещал. Я человек слова, если кому что-нибудь скажу — сделаю. Нет, Люська, в самом деле, смотришься ты, как конфетка. Я хоть сейчас готов тебе ноги мыть, а потом в этой воде чай заваривать гостям.

Шутка Люське ужасно понравилась. Она громко заржала своим несколько вульгарным, грудным смехом, будто довольная лошадь, вволю объевшаяся отборным овсом.

— Чего ж ты тогда четыре месяца назад ко мне не заглянул? — чуть успокоившись, спросила она. — Занят был? К Восьмому марта готовился?

Проницательный Кныш уже давно подметил, что у его старой знакомой был некоторый пунктик. Нет, Люська не была нимфоманкой, но она как-то не совсем была уверена в своих внешних данных. Обладая крупнокалиберными прелестями и стройными ногами, ее мнительная натура почти постоянно желала убедиться в том, какой эффект она производит на мужчин. При этом она не брезговала никакими средствами.

Один раз, находясь в сильном подпитии, она призналась Кнышу, что на ее счету было к тому времени уже двести тридцать семь «доказательств» ее непревзойденности как женщины и любовницы. Горе было той, от которой Люська не смогла бы отвлечь чье-то мужское внимание. Она воспринимала подобное как вызов судьбы. Бомба была готова убить случайно оказавшуюся на ее пути соперницу-жертву, а если знала ее лично — то особенно, и затем съесть с потрохами. Все подруги из-за этого ее побаивались. И не только подруги, но и даже родная младшая сестра. Люська в борьбе за всеобщее мужское признание была сурова и беспощадна.

— Да не переживай ты так, — успокоил ее гость. — Все у нас с тобой еще впереди. Ты только посмотри, какой кайф. За окном целый день солнышко светит, воробьи-засранцы чирикают. Воля, свобода, мать твою… Эх, хорошо сидим!

Кныш раскинул в стороны сжатые в кулаки руки и сладко потянулся, выпячивая вперед свою богатырскую грудь.

— Ты бы музыку, что ли, какую-нибудь завела, — попросил он. — Есть у тебя? А то сидим, как на поминках. Неизвестно, правда, кого хороним.

Люська с готовностью включила магнитофон, изготовленный где-то за бывшей советско-китайской границей с непонятным японоподобным названием на корпусе. В российском народе эти гонконгские и шанхайские сюрпризы носили имена «балалаек» или «батонов».

Спустя минуту кассета голосом простого русского братана с фамилией, неизменно оканчивающейся на «и краткое», начала неторопливый, правдивый и жизненный рассказ о нелегкой воровской доле, лесоповале, колючке, сторожевых вышках, одинокой старушке-матери и все далее в том же духе.

— Совсем другое дело, — улыбнулся Кныш. — Ну, а ты-то сама как живешь?

— Наконец-то сподобился, спросил, — отметила хозяйка. — Нормально живу.

— Это в смысле счастлив не тот, у кого много денег, а тот, кому хватает? Так, что ли? — решил уточнить гость.

— Да, — согласилась Люська. — Гуманитарная помощь мне бы совсем не помешала. Мне бы спонсора богатого найти. А лучше двух или…

— Тыр-р-р! — зафырчал вдруг захмелевший от первых рюмок водки Кныш. — Тормози, родная! Куда тебе столько? Хватит одного.

— Можно и одного, — согласилась Бомба, принимая на грудь рюмку забористой прозрачной жидкости, и добавила, пережевывая закуску: — Только очень богатого.

— Как-то ты ведешь себя уж больно по-крестьянски иногда. Окультивироваться пора, — последнюю пару слов Кныш произнес, удачно подражая первому и последнему президенту Советского Союза.