Она быстро нашла нужную ей улицу и медленно пошла по ней, всматриваясь в номера домов. В конце улицы она заметила какое-то оживление. Там стояла толпа людей.

«Может быть, свадьба? – подумала она. – Да вроде бы нет, сегодня же не пятница и не суббота».

Все ближе подходя к толпе, Лариса начала понимать, что людское оживление имеет место как раз около нужного ей дома. Подойдя к дому, она услышала причитания и увидела на глазах собравшихся слезы. Толпа состояла в основном из бабулек.

– Что случилось? – спросила она у одной из старушек. – Мне бы бабу Глашу увидеть…

При последних словах Ларисы старушка начала вытирать платочком глаза.

– Нет больше нашей Глаши, – скорбным голосом поведала она Ларисе. – Вот только что Нюрка в овраге ее нашла мертвую.

Внутри Ларисы растеклись одновременно и жалость, и досада.

– Годков-то немало ей было, – вступила в разговор другая старушка, – да только бегала она не хуже молодой. А вот ведь как бывает – голову ей кто-то пробил, а потом в овраг сбросил.

– Да кто же такое сделал? – удивилась Лариса.

– А кто знает, – развела руками старушка. – Вон хулиганья сколько развелось!

И снова стала всхлипывать. Тут в начале улицы показалась милицейская машина, и Лариса поспешила ретироваться. Вступать в контакт с правоохранительными органами у нее не было на этот раз ни малейшего желания.

Глава 5

Было двенадцать часов ночи, когда Анастасия Николаевна Горецкая входила в подъезд собственного дома. Она уже с улицы услышала оглушительный рев рэп-музыки, доносившийся из окна.

«Все понятно, молодежь веселится», – подумала она. Войдя в подъезд здания, где располагалась ее фешенебельная квартира, она наткнулась на почти снисходительную улыбку человека в омоновской форме, который охранял покой знатных обитателей подъезда.

– Ваши сегодня гуляют, – полувопросительно– полуутвердительно заметил светловолосый здоровяк.

– Да, у Дашеньки сегодня день рождения, – улыбнулась Горецкая.

– Ну-ну, – промычал тот. – Опять не работает лифт. Вы уж извините, все работники пьяные. У них тоже, наверное, день рождения…

– И это называется элитным домом, – покачала головой Горецкая.

И, вздохнув, направилась пешком по лестнице на четвертый этаж. Однако, когда она подошла к двери своей квартиры, ее охватило какое-то неприятное предчувствие. То ли это была своеобразная реакция на странные крики, доносившиеся из квартиры, то ли на подозрительный сладковатый запах, который разносился по лестничной площадке.

Вообще-то Горецкая не должна была возвращаться домой, так как первоначально решила переночевать с мужем на даче. Но по дороге между супругами случилась небольшая размолвка из-за пустяка, и Анастасия Николаевна, резко развернувшись, направилась обратно.

Ее муж – депутат городской думы Иван Клубнев – был человеком крутого нрава. Это осталось у него с армейских времен, потом он вышел на гражданку в звании полковника. Поэтому в скандалах Клубнев, как правило, жене не уступал. Своенравная по натуре жена, однако, тоже не могла смириться с проявлениями примитивного патриархата.

Горецкая быстро вытащила ключ из кошелька. Но руки почему-то предательски задрожали – ключ не входил в замочную скважину. Она стала сильно тарабанить руками и ногами по двери, как будто торопила судьбу дать ей увидеть худшее.

Дверь открыли не сразу. Стучать ей пришлось минут пять. Горецкая уже истошно кричала, да так, что приоткрылась дверь напротив. Анастасия Николаевна даже угрожала вызвать милицию. Но музыка по-прежнему оглушительно ревела, и истеричные женские голоса кричали что-то нечленораздельное.

Наконец дверь соизволили открыть. Глазам ошеломленной Горецкой предстала впечатляющая картина.

На пороге стояло рыхлое, толстое и высокое существо среднего рода, в комбинации, из-под которой торчали жирные волосатые ляжки, а вместо пышного бюста наружу пробивалась обезьянья щетина.

Лицо существа было под стать телу – оно было похоже на рыльце откормленной свинюшки. Однако от представителей животного мира это лицо отличало обилие безвкусной, вульгарно-яркой косметики. В ушах покачивались огромные клипсы в виде полумесяцев, которые обычно носят уличные женщины.

– Кто вы? – с придыханием спросила Горецкая.

– Я – мама Дашеньки, – ответило существо противным фальцетом.

– Что-о? – Горецкая чуть было не рухнула на пороге.

– Да, ее приемная мама…

– Моя вторая мама, – раздался глумливый голос за спиной неизвестного существа.

И тут Горецкая узнала голос своего сына. Роман стоял в проеме комнаты в одних трусах, причем из них что-то торчало. Из-за спины его обнимала женская рука. Она совершала движения в сторону торчащего в трусах молодого человека «предмета».

– Где ты, мой маленький, дай тебя пощупать, – демонстративно показывая свою страсть, громко говорила владелица руки.

Лица ее видно не было, потому что Роман высунулся в прихожую из комнаты, в которой не было света.

– Кого это там принесло? – раздался из другой комнаты голос, в котором Горецкая узнала голос своей дочери, шестнадцатилетней Даши.

– Ой, не знаю, сейчас выясню, – с противной манерностью ответило существо среднего рода. – По-моему, это ваша Валентина, сутенерша. А где девочки? – спросила горилла в комбинации. – Ой, мне бы тоже мальчика привезли, я бы заплатила.

И существо погладило шерстяной лапой в маникюре и медных кольцах плечо Горецкой. Это было последней каплей, которая переполнила чашу.

– Что тут такое? – закричала Горецкая. – Я сейчас милицию позову.

– Ой, бл…, праведная нашлась! – закатила глаза «вторая мама».

– Да кто там пришел? – с истеричностью в голосе спросила Даша, выходя из комнаты.

Вид у нее был крайне недовольный, волосы растрепаны и облиты шампанским. Она была в костюме Евы в Эдеме. Пьяные глаза ничего не выражали.

– Курва какая-то пришла, – продолжала возмущаться «вторая мама».

– Кто ты такой? Или… такая? Не знаю уж, как тебя назвать, – заикаясь и трясясь от злобы, спросила Горецкая.

– Как, вы меня не знаете? – искренне удивилась «мама». – Я знаменитая поэтесса Трушкова. Любая блядь считает за честь со мной общаться и мамой меня называть.

– Анастасия, это ты? – с трудом ворочая языком, выдавил из себя Роман, у которого в трусах шуровала рука неизвестной девицы. – Ты же сказала, что не придешь!

– Новая мамочка у нас! – из-за его спины показалась-таки мордочка девицы.

Это была довольно яркая, симпатичная деваха лет восемнадцати, не столь пьяная, как сын Горецкой и «поэтесса» Трушкова. Ее рыжие волосы были красиво разметаны по округлым плечам, а упругая грудь как бы бросала вызов ханжеской морали, которую в данном случае представляла собой Горецкая.