– Тебя, Джонси, – без надобности уточнила одна из подружек по работе, и глаза ее вспыхнули злорадством. Две другие разделили это благородное чувство, выразив его одна восклицанием: «Ну и влетит тебе, Джонс», – а другая повторным призывом: «На ковер, Джонси». Конторский мальчик, несимпатичный подросток, ограничился тем, что провел пальцем себе поперек шеи и зловеще прищелкнул языком.
Виктория прихватила блокнот с карандашом и явилась в кабинет мистера Гринхольца, мобилизовав всю свою самоуверенность.
– Я вам нужна, мистер Гринхольц? – поинтересовалась она, устремив на него невинный взор.
Мистер Гринхольц шуршал тремя фунтовыми бумажками и шарил по карманам в поисках мелочи.
– Ага, пришли, – заметил он. – Так вот, моя милая, с меня довольно. Я намерен немедленно выплатить вам выходное в размере недельного жалованья и прямо сейчас отправить вас отсюда на все четыре стороны. Попробуйте на это что-нибудь возразить, если сможете.
Виктория, круглая сирота, открыла было рот, чтобы приступить к рассказу о том, что ее бедная мамочка ложится на операцию и она, Виктория, так расстроена, что почти ничего не соображает, а ее маленькое жалованье – единственный для нее и вышеупомянутой мамочки источник существования… Как вдруг, взглянув в квелое лицо мистера Гринхольца, передумала и вместо этого радостно и убежденно произнесла:
– Совершенно, совершенно с вами согласна, мистер Гринхольц. По-моему, вы абсолютно, ну абсолютно правы.
Мистер Гринхольц немного опешил. Он не привык, чтобы изгоняемые им служащие так приветствовали и одобряли его решение. Пряча растерянность, он пересчитал монеты у себя на столе и со словами: «Девяти пенсов не хватает» – снова взялся угрюмо шарить по карманам.
– Ну и бог с ними, – любезно сказала Виктория. – Можете сходить на них в кино или купить шоколадку.
– И марки тоже, по-видимому, кончились.
– Не имеет значения. Я все равно писем не пишу.
– Я мог бы послать вам по почте, – неуверенно предложил мистер Гринхольц.
– Не беспокойтесь, – ответила Виктория. – А вот как насчет отзыва о работе?
Мистер Гринхольц снова ощутил прилив негодования.
– С какой стати я буду писать вам отзыв? – возмущенно спросил он.
– Принято так, – пожала плечами Виктория.
Мистер Гринхольц притянул к себе листок бумаги, начертал несколько строк и пододвинул к ней:
– Устроит вас?
«Мисс Джонс два месяца работала у меня секретарем-машинисткой. Стенографирует неточно, пишет с ошибками, оставляет службу из-за напрасной траты рабочего времени».
Виктория поморщилась.
– Что-то не похоже на рекомендацию, – заметила она.
– А я и не собирался вас рекомендовать.
– По-моему, вы должны по крайней мере написать, что я честная, непьющая и порядочная, потому что это чистая правда. И может быть, еще, что не болтаю лишнего.
– Это вы-то?
– Именно я, – тихо ответила Виктория, невинно глядя ему в глаза.
Мистер Гринхольц припомнил кое-какие письма, писанные Викторией под его диктовку, и решил, что осторожность – лучшее оружие мести.
Он разорвал первый листок и написал на втором: «Мисс Джонс два месяца работала у меня секретарем-машинисткой. Оставляет службу по причине сокращения штата».
– Так годится?
– Могло быть и лучше, – сказала Виктория, – но сойдет.
И вот теперь, с недельным жалованьем (минус девять пенсов) в сумочке, Виктория сидела на скамейке в сквере Фиц-Джеймс-Гарденс, представляющем собою обсаженный чахлым кустарником треугольник с церковью в середине и большим магазином сбоку.
У Виктории была привычка, если только не шел дождь, купив себе в молочном баре один сандвич с сыром и один – с помидором и листиком салата, съедать свой скромный обед здесь, как бы на лоне природы.
Сегодня, задумчиво жуя, она опять и опять ругала себя – могла бы, кажется, знать, что всему свое место и время и совсем не стоит передразнивать на работе жену начальника. Впредь надо научиться обуздывать свой темперамент и не скрашивать такими шуточками скучную работу. Ну, а пока, освободившись от «Гринхольца, Симмонса и Лидербеттера», Виктория с удовольствием предвкушала, как поступит на новое место. Она всегда обмирала от радости, в первый раз выходя на работу, – мало ли что там тебя ждет.
Она только что раздала последние хлебные крошки трем бдительным воробьям, которые тут же затеяли из-за них отчаянную драку, когда заметила, что на другом конце скамейки сидит невесть откуда взявшийся молодой человек. Собственно, она видела, что кто-то к ней подсел, но, поглощенная добродетельными намерениями на будущее, не обратила внимания. Зато теперь хоть и краешком глаза, но рассмотрела и восхитилась. Парень был безумно хорош собой, кудри как у херувима, волевой подбородок и ярко-голубые глаза, и, кажется, он тоже украдкой вполне одобрительно поглядывал на нее.
Виктория вовсе не считала зазорным знакомиться с молодыми людьми в общественных местах. Как большой знаток человеческой природы, она не сомневалась, что легко даст своевременный отпор любой наглости с их стороны.
Так что она открыто улыбнулась, и херувим сразу отреагировал, словно марионетка, которую дернули за веревочку.
– Привет, – сказал он. – Славный здесь уголок. Ты часто сюда приходишь?
– Почти каждый день.
– А я вот в первый раз, надо же. Это весь твой обед был – два сандвича?
– Да.
– По-моему, ты мало ешь. Я бы с такой кормежки умер от голода. Пошли поедим сосисок в закусочной на Тоттенхэм-Корт-роуд?
– Нет, спасибо. Я уже наелась. Сейчас больше не влезет.
Она втайне ожидала, что он скажет: «Тогда в другой раз». Но он не сказал. Только вздохнул. А потом представился:
– Меня Эдвард зовут. А тебя?
– Виктория.
– Твои предки назвали тебя в честь железнодорожного вокзала? [12]
– Виктория – это не только вокзал, – возразила образованная мисс Джонс. – Есть еще и королева Виктория. [13]