– Интересно, есть ли обратный путь для любого из нас? – с горечью спросил я.
– Вероятно, нет, – спокойно сказала Тереза. – Но, полагаю, обычно существует какая-то лазейка.
– Что именно ты имеешь в виду, Тереза?
– Я думаю, у каждого есть шанс избежать ошибочного Движения вперед, в неверном направлении. Правда, мы понимаем это лишь потом... когда оглядываемся назад...
Но этот шанс есть.
Я молчал, курил и думал...
После слов Терезы мне почему-то ярко вспомнилось...
Я тогда только пришел на коктейль к Каро Стренджуэй и остановился в дверях, задержавшись на мгновение, пока мои глаза привыкли к тусклому свету ламп и табачному дыму. И тогда в дальнем углу комнаты я увидел Дженнифер. Она меня не видела и, как обычно, оживленно с кем-то разговаривала.
У меня было два резко противоположных ощущения.
Вначале – чувство торжества. Я был уверен, что мы с Дженнифер встретимся – и мое предчувствие оправдалось! Встреча в поезде не была случайным эпизодом. Я твердо знал это – и не обманулся. И все-таки несмотря на всю мою радость и торжество – у меня возникло неожиданное желание повернуться и уйти... Мне захотелось, чтобы встреча с Дженнифер в поезде осталась эпизодом... случаем, который я никогда не забуду. Как будто кто-то шепнул мне: «Это лучшее, что вы могли дать друг другу, – короткое прекрасное мгновение. Оставь все как есть».
Если Тереза права, это и был мой шанс...
Ну что же, я им не воспользовался. Я пошел дальше.
И Дженнифер тоже. И все остальное произошло соответственно, одно за другим: наша вера во взаимную любовь... грузовик на Хэрроу-роуд, инвалидная койка и Полнортхаус...
Эта мысль вернула меня назад, к тому, с чего я начал, снова к Изабелле, и я высказал свой последний протест:
– Тереза, но уж конечно Изабелла не хитрая... Какое отвратительное слово!
– Не уверена, – сказала Тереза.
– Хитрая? Изабелла?!
– Разве хитрость – не самый первый и самый легкий способ самообороны? Разве она не присуща самым примитивным созданиям – заяц зарывается в снег, куропатка перепархивает через вереск, чтобы отвлечь вас от своего гнезда? Конечно, Хью, хитрость – основное... единственное оружие, к которому мы прибегаем, когда совершенно беззащитны и приперты к стене.
Она встала и направилась к двери. Роберт давно ускользнул из комнаты и отправился спать. Уже взявшись за дверную ручку, Тереза вдруг опять повернулась ко мне:
– По-моему, ты теперь можешь выбросить таблетки.
Тебе они больше не нужны, – сказала она.
– Тереза! – закричал я. – Ты знала?
– Конечно.
– Но тогда... – Я запнулся. – Почему ты сказала, что они мне больше не нужны?
– Гм, а как ты считаешь? Нужны?
– Нет, ты права, – медленно ответил я. – Не нужны.
Завтра же я их выброшу.
– Я очень рада, Хью! Я часто боялась...
– Почему же ты не попыталась их отобрать? – спросил я, глядя на нее с нескрываемым любопытством.
Тереза ответила не сразу:
– Тебе с ними было спокойнее, не правда ли? Ты чувствовал себя увереннее, зная, что у тебя всегда есть выход.
– Да. Для меня это имело очень большое значение.
– В таком случае почему ты спрашиваешь? Ты же не настолько глуп, чтобы задавать подобный вопрос.
Я засмеялся.
– Ты права, Тереза! Завтра они будут в канализационной трубе. Обещаю!
– Значит, ты наконец возвращаешься к жизни... Ты снова хочешь жить.
– Да. Пожалуй, так! – сказал я, сам удивляясь своим словам. – Не могу понять почему, но это так. – Мне в самом деле захотелось проснуться завтра утром.
– У тебя появился интерес. Любопытно, в чем причина этого интереса? Жизнь в Сент-Лу? Изабелла Чартерис? Или Джон Гэбриэл?
– Уж конечно не Джон Гэбриэл! – воскликнул я.
– Я в этом не уверена. Что-то есть в этом человеке.
– Похоже, изрядная доля сексапильности! Мне не нравятся люди такого типа. И я не переношу откровенных приспособленцев. Да он и бабушку родную продаст, если ему будет выгодно!
– Меня бы это не удивило.
– Ему нельзя верить ни на йоту!
– Да, уж он не из тех, кто вызывает доверие.
– Гэбриэл – хвастун! – продолжал я. – Он открыто занимается саморекламой и использует для этого других.
Неужели ты серьезно думаешь, что этот человек способен хоть на один бескорыстный поступок?!
– Такое может случиться, – задумчиво произнесла Тереза, – но подобный поступок его и погубит.
Через несколько дней мне вспомнилось это замечание Терезы.
Следующим волнующим событием местного масштаба было праздничное мероприятие, организованное «Женским институтом».
Оно должно было проводиться, как и все подобные мероприятия, в Длинном Амбаре Полнорт-хауса. Как я понял, Длинный Амбар был достопримечательностью Сент-Лу. Энтузиасты и любители старины буквально пожирали его глазами; его измеряли, фотографировали; о нем писали. В Сент-Лу Длинный Амбар считался почти общественным достоянием, и обитатели графства чрезвычайно им гордились.
За два дня до мероприятия наблюдалась усиленная активность; организаторы празднества то и дело сновали взад-вперед.
Я, к счастью, был изолирован от основного дамского потока, но Тереза, желая меня развлечь, время от времени рекомендовала моему вниманию особо интересные экземпляры. Так как она знала, что я симпатизирую Милли Барт, то Милли стала частой посетительницей моей гостиной, и мы вместе выполняли разнообразные задания, надписывали пригласительные билеты и склеивали украшения для зала.
Как раз в то время, когда мы были заняты подобной работой, я и услышал историю жизни Милли Барт. Ведь по откровенно грубому определению Джона Гэбриэла, мое существование оправдано лишь в качестве некоего приемного устройства, постоянно готового выслушать всех желающих. Не способный ни на что другое, на это я все еще годился.
Милли Барт говорила со мной без тени смущения – так журчит про себя лесной ручеек, – причем большей частью о майоре Гэбриэле, ничуть не скрывая собственного преклонения перед героем.