– Возьми на секретере, – сказал Альдо, едва успевший обмотать бедра полотенцем. – Действительно, новость, но у тебя, похоже, в запасе есть и другая? Ты сказал «во-первых».
– Другая еще лучше, поверь мне! Пока я бродил вокруг дома с усталым видом скучающего туриста, подъехала машина и остановилась у ворот, те почти сразу распахнулись, но недостаточно быстро для того, чтобы помешать мне разглядеть пассажира. Ни за что не угадаешь, кто это был!
Даже и пробовать не стану, – смеясь, ответил Альдо, – Не хочу лишать тебя удовольствия, – прибавил он, поднося бритву к намыленной щеке.
– Положи-ка пока это орудие, – посоветовал Адальбер, – не то сам лишишься уха! В машине сидел граф Солманский.
Ошеломленный Морозини перевел взгляд с лезвия на довольную физиономию друга.
– Что ты сказал?
– То, что ты слышал. Охотно допускаю, что в это трудно поверить, но нет ни малейших сомнений – это действительно был наш милый Солманский, нежный тесть бедняги Эрика Фэррэлса, а в будущем, как знать, может, и твой. Все при нем: дурацкий вид, римский профиль и монокль. Если только это не его безупречный двойник, значит, он собственной персоной.
– Я думал, он в Америке.
– Надо полагать, теперь его там нет. Ну а что до того, чем он занимается здесь...
– Нетрудно догадаться? – предположил Морозини, уже успевший прийти в себя и собравшийся продолжить бритье. – Во вчерашней драме без него, конечно, не обошлось. Я был почти уверен, что эта Гуленберг причастна к двойному убийству, теперь же голову даю на отсечение. То, что Солманский у нее появился, – все равно что расписка в этом. Мы оба знаем, на что он способен...
– ...особенно когда речь идет о камнях из нагрудника. Откуда он мог узнать, что это – тот самый опал?
Но ведь Симон Аронов узнал. Почему же не узнать его заклятому врагу? Не забудь, что Солманский считает, будто обладает и сапфиром, и алмазом, я убежден, что кража из Тауэра – его рук дело.
– Я тоже, и, кстати, у меня, кажется, появилась идея...
Присев на край ванны, уставившись в потолок и округлив рот, Адальбер принялся следить за колечками дыма от своей сигареты. Альдо воспользовался передышкой, чтобы закончить бритье, затем повернулся к другу:
– Ставлю десять против одного, что знаю, какая у тебя идея!
– Да?
– Уж не собираешься ли ты посоветовать милейшему суперинтенданту Уоррену пройти несколько запоздалый курс лечения целебными водами Бад-Ишля?
– Именно, – признался археолог. – К сожалению, я совершенно не представляю себе, чем он может быть нам полезен. Здесь он не располагает никакой властью...
– Не сомневаюсь, он вполне способен себе ее обеспечить. В конце концов, он идет по следу международного вора, и, коль скоро дело касается драгоценностей короны, он должен быть готов извернуться как угодно... Разумеется, при условии, что у него есть хоть хвостик улики... Итак, вывод: напиши ему! Во всяком случае, хуже от этого не станет.„ А теперь дай мне спокойно одеться и сам последуй моему примеру.
Через час, накинув поверх смокингов удобные местные лодены, они сели в «Амилькар», к которому госпожа фон Адлерштейн уже привыкла, и отправились в Рудольфскроне. Там их ожидал сюрприз: Днем приехала Лиза. По приказу бабушки, которой невыносима была мысль о том, что раненая внучка страдает вдали от нее, большой черный лимузин – тот самый, который октябрьской ночью выезжал из замка Адлерштейнов, – отправился встречать ее на пристань, а Иозеф с одним из самых крепких лакеев переплыли озеро на пароходе и привезли девушку, закутанную в теплые одеяла и снабженную самыми горячими напутствиями Марии Браунер. Она неплохо себя чувствовала и сейчас отдыхала у себя в комнате. Друзей пригласили подняться к ней.
– Лиза будет рада вас видеть, – сказала графиня. – Она несколько раз про вас спрашивала, Иозеф вас проводит.
Ни Альдо, ни Адальбер не любили атмосферы комнат, где лежит тяжелобольной, однако Лиза была не из тех, кто позволяет создавать ее вокруг себя. Несмотря на то, что днем ей пришлось совершить утомительную поездку, она приняла их, лежа в шезлонге в прелестном домашнем платье из белого с голубым отливом шелка. Она была бледна, в скромном вырезе платья виднелся краешек бинта на плече, но ее манера держаться, исполненная граничащей с вызовом гордости, напоминала поведение ее бабушки в тот день, когда она приняла их впервые. Лиза встретила гостей словами:
– Слава богу, вы здесь! Есть новости?
– Погодите! – перебил ее Морозини. – Не вы, а мы должны интересоваться новостями. Скажи те сначала, как вы себя чувствуете?
– А как по-вашему? – спросила она с лукавой улыбкой, которой прежде он у нее не замечал.
– Никто и не заподозрил бы, – вставил Адальбер, – что вчера из вашего плеча извлекли револьверную пулю. Вы похожи на палевую розу!
– Вот кто умеет разговаривать с женщинами! – вздохнула Лиза. – Чего не скажешь о вас, князь!
– Да я и пробовать не стану. Во время нашего с вами сотрудничества мы уделяли слишком мало внимания стилю «мадригал». Впрочем, замечу, это – ваша вина.
– Не будем больше об этом. Перейдем лучше к волнующим нас событиям. Я уже спрашивала, есть ли у вас новости. Так есть?
– Да, но, боюсь, вы примете их так же плохо, как сделала бы ваша бабушка, если бы, конечно, нам вздумалось поделиться ими с ней.
– Вы что-то скрыли от нее?
– Не представляю, как мы могли бы поступить иначе, – снова вмешался Адальбер. – Вы в состоянии себе представить, что было бы, если б в светской беседе мы признались ей, что в течение двух часов, распластавшись на террасе этого дома, мы подслушивали секретный разговор, который она вела с неким Александром...
– Голоцени? Ее кузеном? А почему он вас заинтересовал?
– Мы дойдем и до этого, – снова заговорил Альдо, – но, прежде чем рассказывать дальше, мы хотели бы знать, что вы о нем думаете, как к нему относитесь.
Чтобы лучше обдумать ответ, Лиза подняла к потолку большие темные глаза, потом вздохнула:
– Никак! Или почти никак! Он один из тех дипломатов, всегда вылощенных, но вечно без денег, умеющих с чувством целовать патрицианские ручки, но не способный достичь вершин карьеры. Два-три человека такого рода всегда болтаются при посольствах и в правительственной среде. Очень любит деньги...
– Прекрасно! – Альдо расцвел внезапной улыбкой. – После такой характеристики Адальберу будет намного легче рассказать вам про нашу вылазку, про то, что мы подслушали и что увидели потом. Он прирожденный рассказчик!
Теперь уже Видаль-Пеликорн расцвел, словно подсолнух, которого коснулся ласковый солнечный луч. Он бросил на Морозини исполненный благодарности взгляд – ведь тот дал ему возможность блеснуть перед девушкой, что все больше и больше занимала его мысли. В наилучшем расположении духа он со всем блеском остроумия, в подробностях описывал ночную сцену, а главное – то, что последовало за ней: странное и очень короткое посещение Александром виллы, только что перешедшей в собственность баронессы Гуленберг.