Лиза слушала внимательно, однако не удержалась от замечания; сопровождавшегося полуулыбкой:
– Подслушивать под окнами – это что-то новенькое! Вот уж не предполагала, что вы способны на такое. Тем более – под окнами друзей.
– Позволю себе напомнить вам, что вплоть до сегодняшнего дня графиня вовсе не считала нас своими друзьями. И, разумеется, если то, что мы услышали, кажется вам забавным...
Рука легла на руку Морозини.
– Не сердитесь! Моя совершенно неуместная ирония – всего лишь маска тревоги. То, что вы узнали, более чем серьезно, и надо немедленно сообщить об этом бабушке. Что до меня, то я не так уж сильно удивлена: мне никогда не нравился этот кузен!
Она проворно вскочила и направилась было к двери, но Адальбер удержал ее, схватив за полу юбки:
– Не спешите так! Не исключено, что сейчас важнее другое.
– Да что же, господи? Я хочу, чтобы этот субъект немедленно покинул наш дом!
– Ну да, и ускользнул бы от нас, и нам бы стоило адских трудов снова его настигнуть? – усмехнулся Альдо. – Вы рассуждаете, словно безрассудная девчонка! Здесь он, по крайней мере, у нас на глазах. Чутье подсказывает мне, что он может привести нас к Эльзе!
– Вы бредите? Он не слишком умен, зато хитер, как старый лис...
– Возможно, но даже старые лисы иногда попадаются на улыбку хорошенькой девушки, – ответил Альдо. – Так что вы будете с ним обворожительны, моя милая, даже если...
Темные глаза стали еще темнее от гнева.
– Во-первых, я не ваша «милая», а во-вторых, вы не заставите меня любезничать с этим старым козлом! Представьте себе, он, в его-то возрасте, вздумал на мне жениться!
– И он тоже? Да вы прямо-таки представляете опасность для общества!
– Не грубите! Если мои собственные чары кажутся вам недостаточно сильными, так знайте: деньги моего отца делают меня неотразимо привлекательной. Собственно говоря... я никогда не была так счастлива, как в те два года, когда скрывалась под обносками Мины, – прибавила она с горечью, тронувшей Морозини: до сих пор ему как-то не приходила в голову эта сторона вопроса.
Расстроенный тем, что невольно обидел Лизу, Альдо хотел было взять ее за руку, но в эту минуту где-то в глубине дома прозвонил обеденный колокол.
– Идите к столу! – вздохнула Лиза. – Увидимся позже...
– А вы не пойдете?
– У меня есть прекрасное оправдание для того, чтобы не видеть физиономию Голоцени. Так позвольте мне им воспользоваться!
– Я понимаю ваши чувства, – мягко сказал Адальбер, – но, возможно, вы поступаете опрометчиво. Для такого человека, как он, и трех пар глаз и стольких же пар ушей может оказаться недостаточно.
– Обходитесь своими, только не забудьте зайти попрощаться со мной перед уходом!..
Лиза надеялась спокойно поразмышлять в одиночестве, но надеждам ее не суждено было сбыться. Не успела она произнести последнюю фразу, как в комнату вихрем ворвалась ее бабушка. Казалось, старая графиня страшно взволнована. За ней тенью следовал Александр.
– Смотри, что нашел Иозеф! – закричала она, протягивая внучке листок бумаги. – Письмо лежало на обеденном столе, рядом с моим прибором. Нет, наглость этих негодяев и правда не знает границ, раз они осмеливаются проникнуть в мой собственный дом!..
Девушка протянула руку к записке, но Морозини оказался проворнее и перехватил ее. Одного беглого взгляда хватило, чтобы прочесть короткое и предельно грубое послание:
«Если вы хотите увидеть девицу Гуленберг живой, вы должны исполнять наши приказания и ни в коем случае не обращаться в полицию. Приготовьтесь отнести драгоценности завтра вечером, куда – вам будет сообщено позже».
– Вы можете предположить, каким образом письмо к вам попало? – спросил Морозный, отдав записку Лизе.
– Ни малейшего представления! Я ручаюсь за моих слуг, как за себя, – ответила графиня. – Но одно из окон в столовой было приоткрыто, и Иозеф считает...
– Что записку бросили в окно? Но, если только она не наделена собственной жизнью, кто-то должен все же был ее бросить. Позволите ли мне взглянуть? Останься с дамами, Адальбер, – прибавил он, без всякого выражения глянув на Голоцени. – Я, наверное, справлюсь и один...
Старый дворецкий проводил его в столовую, где на длинном столе, за которым могло поместиться человек тридцать, был накрыт ужин на четверых; прибор хозяйки дома действительно стоял ближе других к окну, так и оставшемуся открытым.
Морозини огляделся, не говоря ни слова, высунулся в окно, чтобы посмотреть, далеко ли до земли, и, наконец, вышел из комнаты, попросив Иозефа принести электрический фонарик. Они вместе обошли вокруг дома и оказались под окном столовой.
Столовая располагалась на одном уровне с террасой, но не была связана с ней никаким переходом, так что доступ извне был затруднен. При помощи фонарика Альдо удостоверился, что нигде нет признаков постороннего вторжения – в такую сырость на влажной почве и на стенах непременно остались бы следы. Никто не потревожил и опустевшие цветники, окружавшие виллу. Все это только подтверждало первое впечатление, которое сложилось еще тогда, когда он взял в руки записку. Ее явно принес кто-то из домашних, и, раз слуг нельзя было заподозрить, оставался только один человек, чье участие в заговоре было несомненным, – Голоцени.
– Нашли что-нибудь? – спросила графиня, когда князь присоединился к обществу в маленькой гостиной.
– Ничего, сударыня! Надо полагать, вашим врагам помогает некий крылатый дух... или, может быть, сообщник?
– Я отказываюсь об этом говорить!
– Никто не смеет вас заставить. Тем не менее какое-то объяснение все-таки должно же быть?
– Что касается меня, – мелодичным голосом произнес Голоцени, – я раздумываю, не вы ли, князь, или ваш друг могли бы нам его предложить! Все же вы здесь – единственные посторонние люди.
– Только не для меня! – ледяным тоном перебила его Лиза, появляясь в эту минуту в дверях. На девушке было длинное платье зеленого бархата. – Если вы будете продолжать в том же духе, Александр, я вообще перестану с вами разговаривать!
– Ну, вы ведь не сделаете этого, дорогая... драгоценнейшая Лиза? Вы же знаете, до какой степени я восхищаюсь вами, и...
– Восхищаться можно и за столом! – вмешалась графиня. – Если я правильно понимаю, дорогая моя, ты решила к нам присоединиться?
– Да. Я уже велела Иозефу поставить для меня прибор.
Предваренный таким образом обед вышел мрачным и безмолвным – другого нельзя было и ждать. Погруженные в собственные мысли, собравшиеся лишь изредка обменивались короткими фразами. Так продолжалось до тех пор, пока Голоцени не осмелился поинтересоваться, как его кузина собирается реагировать на послание похитителей.