— Вот удача, патрон, ателье по пошиву военной формы все еще работает! — констатировал Жозеф и потянул дверную ручку.
От тяжелого нафталинно-гуталинного духа перехватило горло. Они с трудом пробрались к прилавку, прокладывая путь среди мундиров, фуражек, киверов, эполет, сабельных ножен, темляков с кистями, генеральских седел малинового бархата и прочей амуниции. Женщина в белом шиньоне раскладывала на лакированной столешнице самую роскошную в мире коллекцию стремян — Виктор, по крайней мере, ничего роскошнее еще не видел. Их нежно и трепетно, как драгоценности, перебирал капитан с остроконечными усами, вполголоса делясь с продавщицей новостями об июльских повышениях и переводах по службе, и жаловался, что с присвоением ему очередного звания затягивают.
— Месье Нэрвен еще не вернулся из министерства, — шепнула ему женщина. — Если он услышит что-нибудь о назначениях, непременно даст вам телеграмму.
— Не сомневаюсь. Говорят, он разгадывает арканы табель-календаря почище любого астролога, — покивал в ответ капитан.
— Господа, могу я быть вам чем-нибудь полезен? — осведомился сутулый приказчик.
— О, у нас всего лишь пара вопросов, — отозвался Виктор, отходя от прилавка. — Здесь после войны работала некая Эрнестина Гранжан. Вы ее не помните?
— Я сам здесь служу с восемьдесят шестого, так что увы. Но думаю, мадам Руврэ сумеет вам помочь.
Капитан наконец обзавелся шпорами и покинул лавку. Женщина в белом шиньоне освободилась.
— Эрнестина Гранжан? — подняла она бровь. — Милостивый государь, она давным-давно уехала из города. Вышла замуж за клерка из нотариальной конторы, и он увез ее в Туркуэн. Эрнестина прислала нам оттуда открытку, в которой сообщила о рождении первенца, и с тех пор от нее ни слуху ни духу. Меня это немало удивило.
— Что именно? Что она перестала подавать весточки о себе?
— Нет, что вышла замуж за штатского. Попросту говоря, Эрнестина все больше за штаны с лампасами хваталась, из-за нее у нас тут целые полки маршировали. Впрочем, ничего не скажешь, девица была хоть куда.
— А не припомните ли вы среди ее воздыхателей некоего Поля Тэнея?
— Ах, милостивый государь, кабы я помнила всех ее воздыхателей, впору было бы составлять справочник по мужской части населения Парижа.
— Собственно, мы ищем ее брата, Леопольда Гранжана. По семейному делу…
— Да-да, Леопольда я помню. Не знаю, что с ним сталось. А раньше он работал в типографии на улице Мазарини. Тот еще был оболтус — любовницы, долги… Уж сестра с ним горя хлебнула. Сомневаюсь, что он взялся за ум.
— Вы сказали, типография на улице Мазарини?
— Рядом с кабаком, Леопольд там каждый вечер проводил время с компанией таких же охламонов за игрой в буйот. [108]
Типография, где во времена империи Леопольд Гранжан начинал трудовую жизнь, ныне превратилась в фабрику по производству игральных карт. У входа стоял воз листов бумаги с водяными знаками из Национальной типографии, его под присмотром владельца заведения, краснолицего южанина, разгружали двое работяг. Виктор изложил цель своего визита — они с Жозефом, дескать, разыскивают наследников недавно почившей мадам Гранжан, уроженки Жуи-ан-Аргон в департаменте Мёз.
Выслушав его, фабрикант Киприан Планьоль промокнул лоб огромным клетчатым платком и сказал с певучим южным акцентом:
— Сейчас помогу этим верзилам перетащить барахло внутрь и буду к вашим услугам. Да вы заходите.
В помещении, куда вошли Виктор и Жозеф, все пространство было занято большими столами, на которых работники раскладывали плотные листы серого картона — они назывались «этресс» — и придавали им дополнительную прочность листами «таро», призванными служить «рубашками». Цилиндрические прессы намертво скрепляли два слоя, затем на другом оборудовании на лицевую поверхность наносились контуры рисунка и краски, поверх — особый лак, и тогда уже циркулярные ножи нарезали карты. Жозеф расчихался от резкого запаха химикатов и пропустил все технические подробности, которые излагал им с Виктором освободившийся Киприан Планьоль, очень гордившийся своим хозяйством.
— Дело-то вроде нехитрое, и торговля идет хорошо, да вот чиновники житья не дают, — пожаловался он под конец. — Количество листов бумаги с водяными знаками, которые нам поставляет госведомство… а печатают-то их у черта на куличках, в Тьере… Почему не в Пюи-де-Дом или в какой-нибудь Патагонии, скажите на милость?.. Так вот, количество этих листов, понимаете ли, должно в точности соответствовать количеству листов с трефовыми тузами и валетами, которые выходят из нашей типографии! — Он любовно огладил карточную колоду, уже обработанную мастером, который наносил на срез уголков позолоту. — Но когда смотришь на результат…
— Тот же метод используется при золочении обрезов книг, — заметил Виктор.
— Верно, месье Легри! Сразу видно образованного человека! А вот угадайте, что происходит с бракованными картами?
— Может, школьники на них тренируются? — предположил Виктор.
— Не угадали! Их продают на вес через налоговое ведомство изготовителям упаковки для нуги и трубок для петард! Впрочем, я совсем вас заболтал. Идемте, вам нужно побеседовать с мамочкой.
Они гуськом прошли по коридору, и Киприан Планьоль заглянул на кухню, где миниатюрная смуглянка в огромном сборчатом фартуке колдовала над клокотавшим на плите варевом, от которого исходил убийственный аромат чеснока и перца.
— Магали, где мамочка?
— В гостиной, наверно.
Жозеф, едва продышавшийся от химикатов, снова расчихался, и это помешало ему указать Виктору на тот факт, что «римские свечи», подобранные им в мастерской Пьера Андрези, по всей вероятности изготовлены из бракованных колод.
Та, кого Киприан Планьоль называл «мамочкой», оказалась его супругой — полная брюнетка в темно-синем платье восседала на диване, и фабрикант смотрел на нее влюбленным взором.
— Сладкая моя, гости интересуются одним молодым человеком, который работал в штате типографии до того, как мы ее купили.
— Ай-ай, Киприан, таки посмотри, на кого ты похож! Опять извазюкался как поросенок! Присаживайтесь, господа. — Мадам с изяществом мамонта пересела в глубокое кресло, уступив гостям диван. — Выпьете анисовки? Таки жара стоит как в Мартиге! [109]
Виктор отклонил предложение.
— А белокурый пупсик тоже откажется?
— Он с удовольствием отведает анисовки, — отозвался Жозеф, проигнорировав неодобрительный взгляд патрона.
— Душечка моя, а куда ты задевала тот старый реестр в молескиновом переплете? — спросил Киприан, перебирая бумаги на столе.