Мне не пристало гордиться тем, что я сделал в тот вечер. Я всегда был серьезным противником эмоций, всяких сектантских радений. Но в этот вечер я сыграл роль неистового, красноречивого проповедника.
Я очень четко произнес евангельскую тему проповеди: «Я пришел не праведников, но грешников призвать к покаянию» [32] . Дважды повторил эти слова и услышал собственный голос, сильный, звучный, абсолютно непохожий на голос Леонарда Клемента.
Я увидел, как Гризельда в первом ряду подняла удивленный взгляд, и Деннис последовал ее примеру.
На минуту я задержал дыхание, а потом дал себе волю.
Все собравшиеся в тот вечер в церкви были и без того взвинчены, готовы к взрыву эмоций – было легко сыграть на их чувствах. И я играл. Я призвал грешников к раскаянию. Я взвинтил себя до какого-то дикого экстаза. Я то и дело выбрасывал вперед руку с указующим на грешника перстом и каждый раз сопровождал обличающий жест словами:
– Я обращаюсь к тебе!
И каждый раз в ответ на эти слова с разных сторон до меня доносился общий вздох, почти рыдание.
Чувства толпы – это нечто необъяснимое и ужасное.
Я закончил проповедь прекрасными, грозными словами, быть может, самыми грозными словами в Библии: «Если в эту ночь душу твою возьмут от тебя...» [33]
Это было недолговечное, странное вдохновение. Домой я вернулся прежним, бесцветным и неприметным человеком. Гризельда меня ждала. Она была немного бледна. Она взяла меня под руку.
– Лен, – сказала она, – ты сегодня был такой... беспощадный. Мне это не понравилось. Я никогда раньше не слышала такой проповеди.
– И думаю, что больше никогда и не услышишь, – сказал я, в изнеможении добираясь до дивана. Я чувствовал себя совершенно измученным.
– Что с тобой стряслось?
– На меня накатило безумие.
– О! А ничего такого, особенного, не было?
– Что значит – «ничего особенного»?
– Просто спросила, и все. Ты человек непредсказуемый, Лен. Мне всегда кажется, что я тебя совсем не знаю.
Мы сели за стол. Ужин был холодный ввиду отсутствия Мэри.
– Тебе письмо в холле лежит, – сказала Гризельда. – Деннис, принеси, пожалуйста.
Деннис, не проронивший ни слова за весь вечер, молча пошел за письмом.
Я взглянул на письмо и невольно застонал. В левом верхнем углу было написано: «С посыльным. Срочно».
– Это, несомненно, от мисс Марпл, – сказал я. – Больше не от кого.
Мое предположение оправдалось.
«Дорогой мистер Клемент, мне очень хотелось бы поговорить с вами о нескольких мелочах, которые пришли мне в голову. Мне кажется, все мы должны по мере сил помочь в расследовании этой печальной тайны. Я подойду, с вашего разрешения, около половины десятого и стукну в окошко кабинета. Не будет ли милая Гризельда так добра – пусть забежит к нам и поможет моему племяннику скоротать вечер. Разумеется, мы будем рады и мистеру Деннису, если он захочет прийти. Если не будет другого ответа, я дождусь их и приду к вам в назначенное время.
Искренне ваша,
Джейн Марпл».
Я протянул письмо Гризельде.
– Ой, мы непременно пойдем, – весело воскликнула она. – Стаканчик-другой домашней наливки – как раз то, что нужно человеку в воскресный вечерок. По-моему, Мэри сегодня приготовила особенно удручающее бланманже [34] . От него у нас такое похоронное настроение.
Деннис встретил приглашение далеко не так восторженно.
– Вам-то хорошо, – проворчал он. – Рассуждаете обо всех этих высоких материях, о книгах, об искусстве. А я сижу развесив уши и чувствую себя круглым идиотом.
– Это тебе полезно, – как ни в чем не бывало откликнулась Гризельда. – Чтобы ты помнил свое место. А вообще, по-моему, мистер Рэймонд Уэст вовсе не такой уж всезнайка, он больше представляется.
– Всезнаек среди нас нет, – сказал я.
Мне не терпелось узнать, что именно хочет сказать мне мисс Марпл. Из всех дам моего прихода она, безусловно, самая проницательная. Мало того, что она видит и слышит практически все, что творится вокруг, – она еще умеет дать удивительно точное и убедительное истолкование фактам, которые привлекли ее внимание.
Если бы я когда-либо решил вступить на стезю преступления, то больше всего опасался бы мисс Марпл.
«Спасательно-развлекательная экспедиция к племяннику» – так ее назвала Гризельда – отправилась в поход в начале десятого, а я в ожидании мисс Марпл развлекался тем, что составлял нечто вроде описи фактов, связанных с преступлением. Я расположил их в более или менее хронологическом порядке. Человеком пунктуальным меня не назовешь, но я люблю аккуратность, и мне нравится записывать все в надлежащем порядке.
Точно в половине десятого в окно тихонько постучали, я встал и впустил в кабинет мисс Марпл.
На голову и плечи у нее была накинута тончайшая, пушистая шотландская шаль, и от этого она казалась старенькой и хрупкой. Она вошла и сразу же начала говорить, торопясь и слегка запыхавшись от волнения:
– Вы так добры, что позволили мне зайти... Душечка Гризельда – сама доброта... Рэймонд от нее без ума, всегда говорит о ней: прелестная головка Грёза... [35] Можно присесть сюда? Это не ваше кресло? О, благодарю вас... Нет, что вы, не надо скамеечки для ног.
Я повесил шотландскую шаль на спинку стула, потом подошел и сел в кресло напротив своей гостьи. Мы сидели и глядели друг на друга; на лице мисс Марпл заиграла лукавая улыбка.
– Вот вы сейчас сидите и думаете – отчего я во все это вмешиваюсь? Наверно, вам кажется, что это не женского ума дело. Нет-нет, прошу вас, позвольте мне объяснить все самой.
Она на минуту умолкла, и щеки ее начали медленно заливаться нежным румянцем.
– Видите ли, – наконец начала она, – когда живешь совсем одна в таком заброшенном уголке, поневоле приходится искать себе хобби. Ну, разумеется, есть и вязание, и образцовые дети, и благотворительность, можно и пейзажи рисовать, но у меня одно хобби с давних пор: человеческая натура. Такое разнообразие, так невероятно увлекательно! И как-то само собой получается, что, когда человек живет в глухой деревушке, где нет никаких развлечений, у него возникает масса возможностей стать настоящим знатоком, если так можно сказать. Начинаешь классифицировать людей – словно они птицы или цветы: такой-то класс, такой-то род, такой-то вид. Разумеется, порой можно и ошибиться, но со временем ошибаешься все реже. Знаете ли, привыкаешь себя проверять на практике. Например, берешь мелкую загадку – помните, милая Гризельда так смеялась над историей с полупинтой креветок? Эту мелочь и тайной не назовешь, и тем не менее она абсолютно неразрешима, если не найти верный ключ. Или вот еще случай с подменой микстуры от кашля и с зонтиком жены мясника – он тут как бы и ни при чем, если не предположить, что бакалейщик и жена аптекаря ведут себя совершенно неподобающим образом; конечно, так оно и оказалось. Это так увлекательно, когда поразмыслишь над чем-нибудь, а потом убеждаешься в своей правоте.