Я начал читать в третий раз, когда зазвонил телефон. Словно во сне я взял трубку и сказал: «Алло?»
– Алло!
– Это вы, Мельчетт?
– Я, а вы-то где? Я проследил, откуда звонили. Номер...
– Я знаю номер.
– А! Отлично. Вы оттуда говорите?
– Да.
– Что там насчет признания?
– Я его получил.
– Вы что, поймали убийцу?
Я пережил сильнейшее искушение в жизни. Я посмотрел на Хоуза. Посмотрел на измятое письмо. Бросил взгляд на каракули анонимки. Потом на пустую аптечную коробочку с фамилией Херувим на крышке. И вспомнил одну случайную беседу.
Я сделал титаническое усилие.
– Я... я не знаю, – сказал я. – Будет лучше, если вы сами придете.
И дал ему адрес.
Потом сел в кресло напротив кресла Хоуза и стал думать.
На все размышления у меня было ровно две минуты.
Через две минуты Мельчетт будет здесь.
Я взял анонимное письмо и перечитал его в третий раз.
Потом закрыл глаза и задумался...
Сколько я так просидел, не знаю, – должно быть, прошло всего несколько минут. Но мне показалось, что миновала целая вечность, когда я услышал скрип двери, обернулся и увидел входящего в комнату Мельчетта.
Он пристально вгляделся в спящего Хоуза, потом обратился ко мне:
– Что тут происходит, Клемент? В чем дело?
Я взял одно из двух писем, которые держал в руке, и дал ему.
Он прочел его вслух, приглушив голос:
– «Мой дорогой Клемент, мне необходимо сообщить вам нечто крайне неприятное. Поэтому я предпочел написать. Позже мы можем об этом поговорить. Дело касается недавних пропаж. Неприятно об этом говорить, но я нашел виновника, и ни о каких сомнениях не может быть речи. Как бы ни было тяжко обвинять священнослужителя, церковного пастыря, я выполняю свой долг, с болью, но неукоснительно. Пусть это послужит примером и...»
Мельчетт вопросительно взглянул на меня. После этих слов в письме стоял непонятный росчерк, на этом месте смерть остановила руку писавшего.
Мельчетт с шумом вдохнул воздух, посмотрел на Хоуза.
– Так вот в чем разгадка! И раскаяние заставило его признаться!
– В последние дни он был сам не свой, – сказал я.
Внезапно Мельчетт вскрикнул и в два шага оказался возле спящего. Он взял его за плечо и потряс, сначала легонько, потом все сильней и резче.
– Да он не спит! Он наглотался лекарств! Это еще что?
Его взгляд упал на пустую аптечную коробочку. Он поднял ее.
– Неужели он...
– Я думаю, да, – сказал я. – Он мне показывал эти порошки. Сказал, что его предупреждали не принимать большими дозами. Для него это был единственный выход. Бедняга. Может быть, наилучший выход. Не нам его судить.
Но Мельчетт был прежде всего начальником полиции графства. Те доводы, которые мог принять во внимание я, для него ничего не значили. Он поймал убийцу, а убийцу было положено судить и повесить.
Он тут же ринулся к телефону и стал нетерпеливо стучать по рычажку, пока не получил ответа. Он назвал номер Хэйдока. Затем на минуту стало тихо – он ждал, когда снимут трубку, не сводя глаз с простертой в кресле фигуры.
– Алло-алло-алло, приемная доктора Хэйдока? Скажите доктору, пусть немедленно идет на Хай-стрит. Мы у мистера Хоуза. Срочно!.. Да что там у вас? А какой это номер? Прошу прощенья.
Он стукнул по рычажку, вспыхнув от возмущения.
– Не тот номер, не тот номер, вечно у них не те номера! А речь идет о человеческой жизни! Алло!!! Вы дали мне не тот номер! Да, не теряйте времени, дайте три-девять, а не три-пять!
Еще одна напряженная пауза, на этот раз короче первой.
– Алло, это вы, Хэйдок? Говорит Мельчетт. Приходите на Хай-стрит, девятнадцать, сейчас же, прошу вас. Хоуз наглотался каких-то порошков. Спешите, дорога каждая минута.
Он бросил трубку и зашагал взад-вперед по комнате.
– Как вы не догадались сразу же вызвать доктора, Клемент, просто уму непостижимо. Сидите здесь и считаете ворон!
На мое счастье, Мельчетту столь же непостижимо и то, что у других могут быть иные соображения и намерения, чем у него лично. Я промолчал, и он продолжал:
– Где вы нашли это письмо?
– Валялось скомканное на полу – видно, выпало у него из рук.
– Поразительное дело – старая дева как в воду глядела, – мы ведь и вправду нашли не ту записку. Как она умудрилась это сообразить! Но этот тоже хорош – не порвал ее, не сжег – просто осел! Только подумайте, держать при себе самую неопровержимую улику из всех мыслимых улик!
– Человеческая натура соткана из противоречий.
– А если бы не это, нам бы ни одного убийцу поймать не пришлось. Рано или поздно они обязательно сморозят какую-нибудь глупость! У вас очень подавленный вид, Клемент. Должно быть, это для вас ужасный удар?
– Верно. Я говорил, что Хоуз последнее время был какой-то странный, но я себе и представить не мог...
– А кто мог? Ага, похоже, машина. – Он подошел к окну, поднял штору и выглянул на улицу. – Точно. Хэйдок.
Через минуту доктор вошел в комнату.
Мельчетт объяснил ему все в нескольких словах.
Хэйдок никогда не выдавал своих чувств. Он только вскинул брови, кивнул и подошел к пациенту. Пощупал пульс, приподнял веко, внимательно вгляделся в глаз. Потом обернулся к Мельчетту.
– Вам нужно спасти его для виселицы? Дело зашло довольно далеко, если хотите знать. Его жизнь на волоске. Не знаю, сумею ли привести его в себя.
– Делайте все, что в ваших силах.
– Хорошо.
Он порылся в своем саквояже, вынул шприц, сделал инъекцию в руку Хоуза. Потом выпрямился.
– Лучше будет доставить его в Мач-Бенэм в больницу. Помогите перенести его в машину.
Мы оба бросились помогать. Усаживаясь за руль, Хэйдок бросил через плечо последнюю фразу:
– Кстати, повесить его вам все равно не удастся, Мельчетт, имейте в виду.
– Вы считаете, что он не выкарабкается?
– Это уж как получится. Я не об этом. Просто, даже если он выживет, понимаете, бедняга не может отвечать за свои действия. Я дам медицинское свидетельство.
– Что он хотел сказать? – спросил Мельчетт, когда мы снова поднимались по лестнице.