Он опустился передо мной на одно колено. Я в замешательстве уставилась на его запачканную черную одежду, на забрызганные грязью плащ и сапоги, словно он скакал без остановки из Андалусии. Вид у него был настолько изможденный, что казалось, будто маркиз постарел на многие годы.
— Majestad, — прошептал он под взглядами остальных, — простите меня.
Я раздраженно подумала, что, скорее всего, он в очередной раз поссорился с Медина-Сидонией. Вероятно, на этот раз пролилась кровь, иначе он не примчался бы сюда.
— Вы проделали немалый путь ради моего прощения, — заметила я. — Прошу, расскажите, что случилось?
Кадис молчал. Видя, как глаза его наполняются слезами, я ошеломленно повернулась к брату Талавере.
— Ужасное поражение, — тихо сказал мой духовник.
— Поражение? — Я снова взглянула на Кадиса, все еще коленопреклоненного. — Какое?
— Возле города Малаги, — тихо ответил Кадис. — В ущелье Ахаркия. Медина-Сидония, сеньор Алькантары и я… мы решили войти в ущелье, чтобы выжечь поля и подготовиться к прибытию его величества и взятию Малаги. Но Эль-Сагаль узнал о наших планах и внезапно атаковал нас.
Тревога во мне вспыхнула с новой силой. В руках грозного мавританского вождя Эль-Сагаля, брата и соперника аль-Хасана, находились ведшие в Малагу плодородные пути, а также сам желанный прибрежный город. Фернандо в течение многих месяцев планировал захватить Малагу, отрезав маврам пути снабжения и устранив важное препятствие на пути к изоляции Гранады.
— Вероятно, его предупредил Боабдиль, — срывающимся голосом продолжал Кадис. — Мы рассчитывали на его молчание, но он перехитрил нас, объединив усилия с Эль-Сагалем, — вероятно, решил, что вместе они сумеют победить аль-Хасана. Эль-Сагаль застиг врасплох наших солдат в ущелье. Была ночь, и мы почти ничего не видели. Неверные ворвались в ущелье на лошадях с обеих сторон, а их крестьяне швыряли сверху камни. Началась суматоха, и мы оказались в ловушке.
— Господи помилуй! — Я перекрестилась. — Сколько погибло?
Кадис судорожно всхлипнул:
— Свыше двух тысяч, в том числе трое моих братьев. Боже милостивый, эти арабские псы отрезали им головы, насадили на пики и забрали с собой в Малагу. Мне удалось выбраться пешком после того, как подо мной застрелили лошадь, но я видел столько раненых, столько брошенных умирать без слова утешения… Цыгане и крестьяне обыскивали их и расчленяли еще живыми…
Я отшатнулась, не веря собственным ушам. Чакон поспешил ко мне.
— Мой муж, король… — запинаясь, пробормотала я. — Нужно сказать ему.
— Боабдиль сейчас в наших руках, — добавил Кадис, от волнения забыв спросить моего разрешения подняться. — Незадолго до приезда сюда до меня дошло известие, что ничтожного предателя схватили. Он выехал из Гранады, чтобы возглавить набег, думал, наши потери не позволят нам отбиться. Но об этом узнал граф де Кабра и неожиданно напал на Боабдиля. Его держат в плену в алькасаре Кордовы. Его мать-султанша в ярости и готова заплатить за освобождение сына сколько угодно…
— Следует поразмыслить над ее предложением, — послышался со стороны входа голос Фернандо.
Все застыли при виде моего мужа с обнаженной головой и в красном с золотом халате. Он подошел к Кадису, который снова упал на колени. Я ожидала, что на голову маркиза обрушится поток ругательств. Случившееся стало для нас катастрофой; в одном злополучном столкновении потеряли больше половины войска андалусийского гарнизона, которое всего несколько недель назад получило новых рекрутов и финансы. Но Фернандо просто остановился перед Кадисом и спокойно проговорил:
— Можете встать, сеньор. Похоже, вы претерпели адские муки во имя королевства.
Кадис поднялся, и лицо его исказилось от страха.
— Ваше величество, прошу вас, простите…
Фернандо жестом дал ему знак молчать:
— Не за что просить прощения. Господь, чьи пути ведомы лишь Ему одному, преподал нам урок унижения. Добро на какое-то время наказано, но Он всегда возвращается, чтобы помочь нам. В самом деле, — с натянутой улыбкой сказал мой муж, — разве Он уже не швырнул нам на колени щенка аль-Хасана, предавшего собственного отца?
Кадис прижал ко рту дрожащую ладонь, сдерживая нахлынувшие чувства. Фернандо повернулся ко мне, протянув руку, и я почувствовала, как его сильные пальцы сжимают мои. Никогда прежде я не испытывала такой гордости, стоя рядом с ним.
— Мы должны учиться на собственных ошибках, — услышала я его голос. — Нужно оплакать павших и утешить выживших, ни на минуту не забывая, что Господь на нашей стороне. Во имя всего, что для нас свято, — неверные не должны победить.
В апреле, когда мне исполнилось тридцать два года, мы вернулись в Андалусию. Там, в величественном алькасаре Кордовы с красными порфировыми колоннами и подковообразными арками, где мы с Фернандо сидели на троне под балдахином с нашим гербом — перевязанными узлом стрелами и узами, — перед нами предстал Боабдиль, король-узурпатор Гранады.
По нашему распоряжению ему предоставили роскошные апартаменты, где он мог пользоваться всем, чем пожелает, кроме свободы. Холеный, с оливковой кожей, длинными черными волосами, окладистой бородой, изящным ртом и длинным носом, принц смотрел на нас проницательным взглядом, скрывавшим его колеблющуюся натуру. После горячих обсуждений в нашем совете мы согласились освободить его при условии, что он станет нашим вассалом и союзником, обязуется платить ежегодную дань в двенадцать тысяч золотых дублонов, отпустить пленников-христиан и предоставить нашим войскам свободный проход через свои владения. В обмен мы обещали поддержать его притязания на трон Гранады, который он хотел отобрать у ставшего ему чужим отца, аль-Хасана.
Я полагала, что он вряд ли согласится, а если даже и так, то мы встретим ожесточенное сопротивление со стороны его матери. Султанша могла предлагать самый экстравагантный выкуп за сына, но, как бывшая пленница-христианка, ставшая затем одалиской, она славилась умением играть во властные игры. Она могла отвергнуть наши условия и потребовать солидного возмещения; но, к моему удивлению, султанша сразу же согласилась, даже не задумываясь о последствиях нашего союза.
И потому я лишь язвительно улыбнулась, наблюдая, как принц в развевающемся шелковом халате и феске с кистями опускается на колени, чтобы поцеловать края наших с Фернандо мантий, признавая нас своими повелителями, прежде чем подписать новый договор. Происходящее казалось мне фарсом.
Поднявшись, мы оба обняли Боабдиля; Фернандо даже расцеловал его в щеки, словно брата. Когда подошла моя очередь, я чуть дольше придержала мавра возле себя, прошептав ему на ухо:
— Надеюсь, вы выполните условия договора. Если осмелитесь снова нас предать, обещаю, что в этой стране убежища вам не найти.
Он вздрогнул и отшатнулся, глядя мне в глаза. Я не знала, говорит ли он по-кастильски; мы общались через переводчика. И, судя по всему, понимал он куда больше, чем могло показаться.