И ушел, поклонившись резким кивком головы.

Кирзач

Сначала я пробежалась по первому этажу. Потом выскочила на улицу. Байрон в это время спустился со второго этажа, не нашел никого в гостиной и бросился на улицу, когда я входила со стороны пристройки в кухню. Я крикнула его имя, а он – «Текила!». Мы столкнулись в гостиной и вцепились друг в друга с неистовством потерявшихся и истощенных одиночеством детенышей. Байрон ощупал меня, начиная с лица, потом – все пальцы на руках, потом... Я не сразу перешла к основополагающей для человечества теме, я ждала, когда он убедится, что все мои косточки, ноготки и складочки на месте.

И вот минут через тридцать мы лежим на ковре, замотавшись плотно в одно одеяло, и успокаиваем дыхание, прилепившись друг к другу, а в гостиную входит мужик в ушанке с болтающимся ухом и шумно вываливает перед камином дрова.

В комнате совсем темно, он возится с растопкой, а мы затихли и замерли, как огромный кокон – голов не видно, только торчат ноги Байрона.

Чиркает спичка, и вот уже есть пламя, я чувствую его по запаху и потрескиванию горящего дерева.

– А ты знаешь, что Кирзач глухонемой? – вдруг громко спрашивает Байрон.

Высовываю голову и смотрю на спину присевшего совсем рядом истопника.

– Уходи отсюда! – повышаю я голос. Я почти кричу: – Сейчас же убирайся!

Кирзач не пошевелился.

Я села, освободившись от одеяла, и стукнула пяткой по полу. Истопник тут же вскочил, пригнулся и в таком полусогнутом состоянии медленно обернулся.

– Вон! – я показала рукой на выход.

Байрон, тихо смеясь, скорчился под одеялом. Кирзач, пятясь, ушел. Я на четвереньках подползла к камину. Села, обхватив колени. Голая.

Горячо у огня.

* * *

Конечно, истопник выжил меня из пристройки. В основном – крепким своим духом. Обнюхав это помещение, я поняла, что простым проветриванием тут не обойтись – мебель тоже пропахла. Пришлось согласиться на комнату наверху. Байрон провел со мной ночь и полдня, а потом ему пришлось уехать, и наступили сумерки, в которых я обнаружила себя одну в большом доме – забилась в угол дивана и тупо таращусь на огонь. Еще почему-то потеплело, и пошел дождь, и снег начал таять. Слякоть. Никакого желания погулять на природе.

Около одиннадцати вечера я услышала голоса. Как будто женщина кричит, и музыка жалостливая. Пошла на женский голос и набрела на полный сюр: сидит глухонемой истопник в пристройке перед телевизором. И напряженно смотрит сериал. Главное – какой сериал. Бразильский! Я вошла, села за стол с грязной посудой и внимательно выслушала, что плохого и как именно сделал Педро – бросил Азарилью, обокрав ее. Смешно. Истопник смотрит в экран, не отрываясь. Неужели он знает португальский? Трогаю его за плечо. Кирзач отмахивается – мешаю ему наблюдать по губам.

Реклама. Истопник убрал посуду, принес чайник и чистый стакан. Налил чаю, подвинул мне. И пузатую сахарницу заодно. Подумал и открыл коробку с печеньем. Посмотрел вопросительно.

– Спасибо, – сказала я, – Педро бросил Азарилью, а она беременна.

Истопник посмотрел на мои губы в озарении. Я даже испугалась за себя – допустить такую промашку! Вдруг он теперь будет запирать меня в пристройке, чтобы я пересказывала ему перевод с экрана!

Шарю глазами по комнате с газовым котлом в углу. Лежанка, угловой диван, стол, три стула, высокий узкий шкаф, старое кресло. В кресле лежит газета. Ура. Я не ошиблась. Газета имеет программу телепередач. И даже на последней обзорной странице краткое содержание пяти серий на этой неделе. Я как дура собралась радостно зачитать ему перечень пятидневных страданий, но тут наткнулась на хитрый с прищуром взгляд. Вот уж действительно потеряла соображалку. Он же глухонемой, а не слепой.

Истопник взял программу и показал мне грязным ногтем имя из краткого содержания 143-й серии. Миранда. Потом показал на экран. Опять – на имя в программе. Минуты через три его жестикуляции – а он уже начал раздражаться – до меня дошло, чего хочет Кирзач.

Пришлось смотреть серию почти до конца. Наконец героиня появилась.

– Вот эту даму все называют Мирандой, – доложила я Кирзачу.

Он кивнул – так, мол, и думал, и я поразилась счастливому мечтательному выражению его лица.

После титров, которые сопровождались страдальческой песней, Кирзач подошел к двери, которая ведет в кухню большого дома, и открыл ее, дав понять недвусмысленным жестом, что мне пора убираться.

Стало не по себе. Но я, конечно, подчинилась. Уже стоя в дверях, решила кое-что уточнить.

– А кто обходит дом и запирает на ночь все двери?

Кирзач ткнул пальцем себе в грудь.

– А окна? Окна все закрыты?

Тот же жест, только уже более раздраженный.

– А камин не надо перекрыть? Он ночью не задымит?

Застыл истуканом, смотрит мимо меня – я обидела специалиста недоверием.

– Давай договоримся. Ты не лезешь ко мне. Не мешаешь спать по утрам, не готовишь мне еду и не включаешь телевизор так громко, как сегодня. Кстати, на кой черт ты вообще включаешь громкость?

Он показал на меня и потом двумя пальцами – идет человечек.

– Чтобы я пришла?

Кивает.

– Ладно! – меня почему-то разозлило это его объяснение. – Не попадайся мне часто на глаза. И... одень девочку потеплее, ей холодно в декабре в одном платьице!

После моих слов о девочке глаза истопника потемнели, рот приоткрылся. Он медленно поднял руку с растопыренными пальцами и вдруг обхватил этими шершавыми грязными пальцами мой рот и подбородок. Резкий и сильный толчок, и я, еле удержавшись на ногах, оказалась в кухне перед захлопнувшейся в пристройку дверью.

Тяжело дыша, я прошлась по первому этажу, включая и выключая свет, пока моя ненависть не отступила перед осознанием, что ему я сделала больнее своей провокацией. В ванной я начала успокаиваться от шума воды из крана. Тщательно намылив, вымыла лицо. Прополоскала рот. Из зеркала на меня посмотрела раскрасневшаяся особа с короткой, вполне приличной двухцветной стрижкой и припухшими губами. Ничего себе он цапнул своей ручищей! Мои губы и подбородок. Мерзкая тварь!..

В комнате наверху, заперев дверь на ключ и подставив под ручку спинку стула, я забралась, не раздеваясь, в кровать и в малейших подробностях представила истопника.

Не намного выше меня – сантиметров на десять. Коренастый, коротконогий. Обувь – войлочные короткие сапоги на резиновой подошве. Стеганые штаны с какими-то подвязками – болтаются грязные концы веревок. Старый шерстяной свитер, на рукавах заплатки из кожи. Поверх свитера – стеганая безрукавка той же выделки, что и штаны. Вроде телогрейки с обрезанными рукавами.

Голова. Косматая, со свалявшимися от шапки волосами странного серого цвета. Неопрятная – пучками – рыжеватая борода с проседью. Усы желтые. Курит? Никакого намека на запах табака. Нос небольшой, глаза непонятно какие – калмыцкие?.. татарские? Совершенно нехарактерная и бесцветная внешность. Одним словом, настоящий душегуб. Неприметный и ловкий.