Она ускользнула, и миссис Моллой, повернувшись к Джефу, увидела его сведенное судорогой лицо.
— Ха! — сказал Джеф.
Долли рассмеялась. Смех ее, довольно музыкальный, Джефу не понравился.
— Стерва! — сказал он.
В голосе его явно звучала неприязнь, но миссис Моллой продолжала веселиться.
— Укладываешь вещички, малыш? — спросила она. — Советую поторопиться. Не все ж я буду промахиваться, когда-нибудь да попаду.
— Тьфу! — И Джеф, повернувшись на каблуках, пошел прочь. Он чувствовал, что выразился не вполне к месту, но не мог придумать ничего лучше. Увы, он был воспитан в правилах, согласно которым мужчина не может коснуться женщины иначе как с лаской, не то бы непременно двинул ей в глаз. В жизни каждого мужчины наступает момент, когда он хотел бы оказаться Джеймсом Кегни.
Долли вернулась на террасу. Когда она уходила, Мыльный дремал над детективным романом, но сейчас его шезлонг был пуст. Она обратилась к миссис Барлоу, женщине с подбородками, выполнявшей на лужайке дыхательные упражнения.
— Не видали моего мужа, миссис Барлоу?
— Мне кажется, миссис Моллой, его позвали к телефону.
В этот самый миг пропавший муж показался в стеклянной двери. На его благообразном лице читалось волнение. Он торопливо подошел к жене.
— Киска!
— В чем дело, пупсик?
Мистер Моллой бросил взгляд на миссис Барлоу. Она вернулась к дыхательным упражнениям, но даже у глубоких дыхателей есть уши. Мистер Моллой поманил жену в дальний конец веранды.
— Звонил Шимп.
— Чего ему надо? Решил снова поторговаться насчет условий?
Мистер Моллой мотнул подбородком. Он ответил не сразу. Всегда неприятно сообщать горькую весть.
— Нет, — отвечал он. — Боюсь, киска, я тебя огорчу. Он в местной гостинице и думает утром заявиться сюда.
Долли уставилась на мужа, не веря своим ушам. На лужайке миссис Барлоу начала исполнять африканский танец. В другое время она приковала бы к себе все взгляды, но сейчас ее па остались без внимания.
— Что?!
— Правда.
— Едет сюда?
— Завтра, как только встанет.
— А белобрысый тип?
Мистер Моллой помрачнел еще больше.
— Сдается, киска, на этот раз нам крупно неповезло. Белобрысый тип больше Шимпу не помеха. Вот ведь подлость: он написал Шимпу письмо. Оказывается, Шимп зря думал, будто тот на него зол. История долгая, я половины не понял, но, если верить Шимпу, этот тип кидался в него не булыжниками, а какими-то пирожками, которые не хотел оставлять на тарелке, чтобы не огорчать хозяйку. А по лестнице бежал, чтобы извиниться. Бред какой-то, но так уверяет Шимп.
— Черт!
— Вот и я думаю, — кивнул мистер Моллой. — Мало нам этот типа. Если еще и Шимп будет отираться рядом и смотреть под руку, мы далеко не уедем. Ты же его знаешь. У него глаза на затылке.
— Надо избавиться от Шимпа, вот и все.
— Вот и все! А как?
— Придумаю. Поди, погуляй, а я пораскину мозгами.
Мистер Моллой послушно отправился гулять. Время от времени, совершая очередной круг по лужайке, он бросал взгляд на задумчивую подругу жизни. Может быть, думал он, она сумеет выпутаться и в этих исключительных обстоятельствах. Долли всегда была мозгом их фирмы. Сам он сознавал свою ограниченность. Дай ему доверчивого слушателя (желательно, чтобы в детстве того лягнула по голове лошадь), час времени, чтобы рассказать про нефтяные акции, и простор для жестов — вот тогда он совершит чудеса. Увы, это единственный дар, которым наделила его природа.
На середине четвертого круга она заметил, что Долли сошла с террасы и направляется к нему. Сердце его всколыхнулось, когда он прочел вдохновение на сияющем лице. Он понял: ее острый ум вновь отыскал решение. Не впервые он испытал священный трепет при мысли, что сумел завоевать любовь такой замечательной женщины. Женщины, которая своими белыми ручками обеспечивает себя перчатками, носовыми платками, духами, сумочками и даже украшениями без малейших затрат с его стороны, а вдобавок легко разрешает все мелкие семейные затруднения.
— Неужто уже придумала? — ахнул он.
— Конечно. Надо было только чуток пораскинуть умишком.
— Ты — чудо, — сказал мистер Моллой. — Теперь таких не делают. Разучились. Выкладывай, киска. Я весь внимание.
Миссис Моллой порозовела от удовольствия. Она любила мужа, и его хвалы ласкали ей слух.
— Ну, вот, — начала она. — Ты говорил, Шимп в гостинице.
— В гостинице, крошка.
— Ты приходишь к нему, а сам как будто весь трясешься. Сможешь?
— Так?
— Нет, не так. Не хватало, чтобы он вообразил, будто у тебя пляска святого Витта! Просто приходишь весь такой взвинченный, как будто узнал, что лорд Кейкбред отыскал стекляшки, спрятал у себя в комнате и собирается завтра свалить.
— Всю эту туфту я должен скормить Шимпу?
— Да.
— А что это нам даст, зайчик?
— Ну, пошевели мозгами. Если бы лорд Кейкбред собирался завтра слинять вместе с камушками, это бы означало, что сегодня его надо обчистить?
— Конечно.
— И кому-то из нас пришлось бы лезть в его комнату?
— Ну да.
— Так вот, ты не можешь, потому что у тебя кишка тонка и от одной этой мысли трясутся поджилки.
— Что? — вскричал мистер Моллой, оскорбленный таким недоверием.
— Ты это скажешь Шимпу.
— А! — Мистер Моллой оттаял. — Это часть замысла!
— Тут спросит, почему не я.
— Глупо ему говорить, что тебе не хватит решимости.
— Верно. Скажи ему, что решил меня надуть. Мол, лорд Кейкбред сказал мне, я сказала тебе, а ты решил свистнуть стекляшки без моего ведома. «Шимп, заберем их, разделим на двоих, а Долли скажем, будто ты ничего нашел».
Мистер Моллой кивнул. Замысел постепенно прояснялся в его голове.
— На это Шимп клюнет. Его хлебом не корми, дай кого-нибудь надуть. Ему это — как коту валерьянка. А что потом?
— Потом скажешь, что главное — за ним.
— Лезть к лорду Кейкбреду.
— Только лезть не придется. Скажешь, что можно просто войти. Перед обедом, например, когда дворецкий занят по дому. Скажешь, это самое подходящее время. А потом объяснишь, где комната.
— А где?
— На первом этаже, с задней стороны, куда подъезжают торговцы. Не ошибешься. Под окном бочка для воды, а сбоку могильная плита с надписью «Верному другу Понто». Наверное, там зарыли собаку, — добавила Долли, справедливо рассудив, что члена семьи не похоронили бы под окнами.