— Подождите в машинах, — обращается к людям Цимбалист. — Не болтайтесь здесь.
Они направляются через склад к гаражу. Один задерживается, путаясь пальцем в сетке бороды.
— Раз обед миновал, ребе Ицык, так, может, мы займемся ужином?
— Можете и завтрак прихватить, — ворчит Цимбалист. — Всю ночь работать придется.
— Много работы? — сочувствует Бина.
— Шутите! Года не хватит разобраться. Грузовой контейнер нужен.
Цимбалист подходит к электрочайнику и звякает стаканами.
— Ну-ну, Ландсман, я слыхал, что у вас этой бляхи немножко не было, нет?
— Таки неплохо со слухом у вас, ребе Ицык.
— Слышу только то, что говорят.
— Слышали о туннелях под Унтерштатом? На случай, если американцы нас разлюбят и решат провести «акцьён»?
— Такое трудно не услышать. Даже до ваших ушей дошло.
— Может, случайно у вас имеется и план этих туннелей? Входы, выходы, соединения, переходы…
Старик все еще стоит к ним спиной, разрывает упаковку пакетиков чайной заварки.
— Ни о какой случайности не может быть и речи. Совершенно закономерно имеются у меня эти планы.
— Так что если бы по какому-то резону захотелось вам ввести или вывести кого-то, для примера, скажем, из отеля «Блэкпул» на Макса Нордау, так это для вас проще пареной репы?
— И с какой это стати? — удивляется Цимбалист. — Я в таком клоповнике моське своей обожаемой тещи жить не пожелал бы.
Он выключает чайник, не дав воде вскипеть, заливает заварку в мешочках. Стаканы ставит на поднос, туда же пристраивает банку с джемом и три чайных ложечки. Втроем они присаживаются к его столу в его углу. Пакетики неохотно окрашивают тепловатую водицу. Ландсман оделяет всех «папирозами», предлагает огонь. Из фургонов доносятся звуки — не то крики, не то смех, так Ландсман и не понял.
Бина прогуливается по помещению, восхищается количеством гибкого погонажа, его разнообразием, осторожно обходит спутанные клубки провода, серой резины с кроваво-красными пятнами меди на срезе.
— Ошибок не случалось? — интересуется Бина. — Не там проволоку протянули, не туда кого-нибудь послали…
— Не смею допускать ошибки, не отваживаюсь. Суббота — штука серьезная. Если народ перестанет доверять моим картам, мне конец.
— У нас еще нет результатов баллистической экспертизы относительно оружия, убившего Менделя Шпильмана, — продолжает Бина с той же интонацией. — Но рану ты видел, Меир.
— Видел.
— Не похоже на, скажем, «глок», ТЕС-9 или еще что-нибудь в том же духе?
— По моему скромному мнению, нет.
— С Литваком, его командой и их оружием ты поворковал достаточно.
— Прекрасные мгновения!
— В их песочнице неавтоматических формочек-лопаточек не обнаружил?
— Нет. Нет, инспектор, не обнаружил.
— Ну, так и что? — интересуется Цимбалист, опуская свой хрупкий седальник на надувной резиновый пышкопончик, венчающий сиденье застольного стула. — И почему это до меня относится, позвольте вам спросить? Какие такие причины имеются?
— Кроме, разумеется, вашего желания, чтобы справедливость в этом конкретном случае восторжествовала? — уточняет Бина.
— Да-да, конечно, — с жаром подтверждает Цимбалист.
— Детектив Ландсман, вы не полагаете, что Альтер Литвак убил Шпильмана или приказал его убить?
Ландсман возвел очи на лицо мудреца-многознатца и ответил:
— Нет. Не он. Мендель ему не был нужен. Но он начинал в него верить, в Менделя.
Цимбалист моргает, проверяет пальцем, не затупился ли клинок его носа, обдумывая услышанное, как будто узнал о том, что на природе проклюнулся новый ручей, который просится на его карты.
— Не-ет, я такого не съем, — проклевывается ручеек его голоса. — Кто угодно. Любой другой еврей, но не этот.
Ландсман до спора не опускается. Цимбалист тянется за своим чаем. Ржавая жилка, похожая на ленточку в стеклянном шарике, всколыхнулась в стакане, обеспокоенная движением.
— Что бы вы делали, если бы то, что вы считали линией на своей карте — и уверяли бы в этом других, — если бы это оказалось прилипшим волосом, нечаянной помаркой от авторучки, складкой? Признали бы вы свою ошибку? Побежали бы к ребе? Объявили бы об этом?
— Такого не может случиться.
— Но если бы?… Как бы вы жили дальше?
— Если бы вы сознательно упекли невинного человека за решетку на много-много лет, инспектор Гельбфиш, на всю оставшуюся жизнь, как бы вы жили дальше?
— Такое случается сплошь и рядом, — заверила Бина. — Но вот я перед вами.
— Гм… хм… Тогда полагаю, вы знаете, как бы я себя… Между прочим, термин «невинный» — штука весьма относительная.
— Вполне с вами согласна. Вне всякого сомнения.
— За всю свою жизнь я знал лишь одного человека, к которому можно было бы отнести этот термин.
— Вы богаче меня, мистер Цимбалист.
— И меня тоже, — добавил Ландсман, чувствуя, что не хватает ему Менделя Шпильмана, как будто они всю жизнь были закадычными друзьями. — Как ни жаль это признавать.
— Вы знаете, о чем народ гудит? — спросил Цимбалист. — Все эти гении, среди которых я имею счастье обитать. Они уверены, что Мендель вернется. Что все произойдет, как предречено. Что Мендель встретит их в Иерусалиме и будет править Израилем.
Впалые щеки старца оросили ясные слезы. Это увидев, вынула Бина из сумочки чистый, отглаженный белый платочек. Принял платок Цимбалист, на него он с тоскою воззрелся. Плавным жестом, достоинства полным, поднес к рубильнику своего носа и выдул в платок богатый урожай из обеих ноздрей.
— Хотел бы я его увидеть снова.
Бина накидывает лямку коровьей сумы на плечо, и балласт имущества тут же возобновляет тщетные попытки вжать хозяйку в центр планеты.
— Собирайтесь, мистер Цимбалист.
Старец изумлен. Он шевелит губами, как будто борясь с невидимой сигарой. Подбирает со стола полоску кожи, завязывает ее узлом, кладет на стол. Снова подбирает, развязывает.
— Э-э… Вы меня арестовали?
— Нет. Я хочу побеседовать с вами по душам. Можете позвонить адвокату.
— Э-э… Адвокату…
— Я полагаю, вы вывели Альтера Литвака из «Блэкпула». Может, даже и убили его. Мне хотелось бы это выяснить.
— Это все ваши домысли. Не базирующиеся ни на каких уликах.
— Есть кое-какие улики, — возражает Ландсман.
— Около трех футов улик, — уточняет Бина. — Вы ведь можете удавить человека тремя футами веревки, мистер Цимбалист?