– Да не выйдет он из конторы без пропуска, сейчас пришлепает обратно, – встал и потянулся молодой. – И дома ему делать нечего, разве что заняться уборкой: вся тайная канцелярия твоего вершителя поместилась в одну сумку, ее как раз потрошат наши спецы.
Он ошибался. Лев Иванович совершенно спокойно прошел мимо пропускника с отрешенным видом человека, пришибленного внезапным вдохновением.
Дело близилось к полудню, у Фабера заканчивалось совещание, определялась сумма, которая может быть скинута на рекламу нескольких книг. Некоторых авторов решено было передать за долги крупному издательскому концерну. Велис Уин по-прежнему брал все вершины продаж, концерн хотел Уина, надо было придумать затравку по другим авторам, а по поводу Уина говорить скучным голосом, что последняя книжка продается плохо. Фабер провел большую часть ночи в дороге и соображал медленно. Слушая своего «кассира», уставился в окно и думал про Соню. Услышав шум отодвигаемых кресел, Фабер очнулся и осмотрел расходящихся. Шесть человек – редакторы и стилисты по книгам – были мужчины, странно похожие друг на друга то ли выражениями лиц, то ли жестами. Пропуская в дверях женщину-юриста, они обменивались не фразами – намеками, понимая друг друга с полуслова. На Фабера накатывали близким фоном их голоса, женщина повернулась и погрозила мужчинам пальцем, Фабер дернул головой, чтобы этот палец наконец перестал множиться у него в глазах, и решил еще раз выпить кофе, но не растворимый, а правильный кофе, для чего надо было пойти в кафе через улицу. Он подписал на ходу несколько бумажек, рассказал в телефон, как правильно составить претензию по испорченному оборудованию на киностудии и как правильно уволить человека, купившего это оборудование, чтобы он год как минимум не нашел себе работы. Представитель концерна догнал Фабера у выхода, он настаивал на конкретике, рассказывал последние сплетни – какие из издательств объединились, какие продались. Они проходили между застрявшими в пробке машинами, как вдруг Фабер замер под громкие клаксоны. На той стороне улицы в толпе мелькнул кто-то ужасно похожий на писателя Пискунова, но голый по пояс и в широких пижамных брюках. Фабер крепко зажмурил глаза, потом открыл их. Его тащил за руку от дороги человек, который очень хотел иметь права на Пискунова, а сам писатель шел полуденным призраком и шлепал по асфальту тапочками.
– Простите, – освобождая руку, Фабер боялся потерять писателя из виду и шел за ним на расстоянии, – видите человека в пижаме и тапочках? Он мне нужен, извините, я должен его догнать.
Представитель концерна от него не отстал, а, наоборот, проявил страшную заинтересованность. Вдвоем они настигли Льва Ивановича, затащили его в кафе, и Фабер, повторив раз шесть свое имя, добился наконец осмысленного взгляда и узнавания.
– Вы мне нужны, я шел к вам, – заявил Пискунов. – Меня сегодня задержали и провели в квартире обыск.
– Минуточку… – Фабер размышлял, как отделаться от своего коллеги, но тот сам встал и попрощался.
– Родственник? – шепотом поинтересовался он уже у дверей кафе.
– Писатель, – вздохнул Фабер.
– То-то мне его лицо знакомо! Это же…
– Вот так, дорогой мой, вот так… Возишься с ними, как с детьми, а сам видишь, что делается. Так что подумай, подумай над моим предложением, имена я тебе даю неслучайные. С Пискуновым вы замучаетесь, очень капризен, и вообще… – Фабер неопределенно махнул в сторону столика, где писатель помешивал кофе ложечкой.
Пискунов сообщил ошарашенному Фаберу, что к нему в квартиру ворвались люди из службы безопасности, все там разбросали, забрали все дискеты и жесткий диск, его самого отвезли в управление и допрашивали с пристрастием, но потом отпустили. Эти люди хотели знать, почему в жизни происходит именно так, как написано в его книгах. Он требует немедленно связаться с этими людьми на Кузнецком Мосту и получить весь рабочий материал обратно.
– Лев Иванович, вы что, обратились в эту организацию, чтобы отработать правильный образ своей героини? Вы опять хотели натурного соответствия, да?
Лев Иванович смотрел отрешенно и бормотал что-то про фатальные условия существования истинно талантливого вымысла и реальности как следствия этого вымысла.
Фабер вызвал из кафе такси, потом позвонил в издательство и потребовал двоих из службы охраны, чтобы отвезти писателя домой и убедиться в его безопасности. Если тяжелое состояние мании преследования у писателя к тому времени не прекратится, позвонить и доложить лично ему, а уж он сам решит, вызывать врачей или нет. Когда Пискунова увели к такси, Фабер, поколебавшись, узнал по справочной номер телефона приемной Федеральной службы. Он удивился, когда приятный женский голос в приемной поинтересовался, хочет ли он сообщить особо секретную информацию, нужен ли ему отдел анонимного доносительства, отдел кадров по приему на работу или справка о задержанных. Его вполне устроила справка о задержанных. Сообщив свой номер телефона, фамилию, имя, отчество и профессию, Фабер почувствовал не то чтобы испуг, а легкое недомогание, разбудившее его окончательно. Он сидел за столиком и ждал звонка, дождь на улице усилился, рядом с ним за столиками переговаривались и смеялись люди, пахло жженым кофе, и гудела успокаивающе огромная кофемолка, заглушая музыку. Через десять минут телефон зазвонил, Фаберу предложили встретиться, он не мог ничего придумать, но ехать в эту контору ему не хотелось до судорог. Вариант кафе устроил звонившего, Фабер заказал пятую чашку кофе и попросил выжать грейпфрут. Глотая по очереди кофе – сок, кофе – сок, Фабер так разнервничался, что не сразу определил человека из конторы. Мужчина в возрасте, в голубой рубашке и с красным галстуком, сам подошел к нему, выстояв положенные пять минут у входа и осматриваясь. Он подтвердил, что Лев Иванович действительно согласился проехать сегодня на беседу в управление, беседа прошла успешно, хотя для писателя и для издательства соответственно это может кончиться скандалом. Фаберу сообщили, что, по имеющимся сведениям, писатель использует для своих сюжетов информацию весьма секретного свойства, по всей вероятности, либо подслушивая некоторых людей или организации, либо имея в органах информатора, который рассказывает ему в подробностях сюжеты определенного сорта. Фабер, не поднимая глаз, пробормотал, что Лев Иванович очень талантлив. На это ему предложили сообщить немедленно все, что он знает, и назвали его Климентием Кузьмичом, не заглянув перед этим в блокнот. Фабер, сам себе не веря, бормотал о том, что события в книгах – это перепутанные пространство и время жизни, то, что уже было или скоро произойдет, что сам бог – на самом деле просто писатель, удивляясь, как легко легли в память эти слова Пискунова.
Сообщив, где можно забрать рабочий материал писателя, агент ушел. На улице он покачал головой, думая, что никакие Пискуновы не имеют право писать его жизнь, уж он-то с этим разберется. А Фабер вернулся в издательство, где еле успел добежать до туалета: его стошнило.
Умывшись и успокоившись, Фабер вернулся к себе и обнаружил в приемной возле секретаря крупную блондинку. Она сидела в низком кресле, выставив круглые коленки, а ступни в туфлях на высоких каблуках уложила боком. С лихорадочным румянцем на лице, совершенно не тронутом косметикой, она представилась психологом и попросила Фабера лично сделать ей одно одолжение для дальнейшей успешной работы по ее специальности. Фабер загипнотизированно пропустил ее впереди себя в кабинет, усадил в кресло, выслушал категорический отказ от чая, кофе и сигарет, сел за стол и поинтересовался, насколько развит институт психологии в родной стране. Блондинка протянула визитку, из которой он узнал, что ее зовут Далила Марковна, сказала, что народ стал более образован и богат, чем когда-либо, если говорить о Москве. Поэтому, помогая устроить производственные или личные отношения коммерсантам, банкирам либо деятелям высокого политического ранга, Центр психологической помощи, в котором она работает, может на пожертвования вышеназванного контингента позволить себе содержать помещения и специалистов для спасения женщин от насилия, подростков от террора в семье и группы психологического тренинга для всех желающих.