Желание надавать ей пощечин нестерпимое. Су чувствует это и отходит подальше.
– Да почему ты за это еще и деньги берешь?! – кричу я в бессильной злобе, хотя умом понимаю, что если бы Су каждое свое похождение обставляла как очередное мимолетное страстное увлечение, наступила бы неотвратимая эра плутовства и лжи.
– Потому что я хочу покупать дорогое белье. И чтобы ты увидела Париж, прежде чем… И потому что не хочу давиться в автобусах, а предпочитаю такси! И потому что я всегда ХОЧУ, но этого тебе уже не понять!
Она добилась своего: мне стало стыдно. На улице у подъезда ждет такси. В машине Су прижимается ко мне и моментально превращается в маленькую провинившуюся девочку. Некоторые люди от сильных переживаний или потрясений впадают в спячку, некоторые – в истерику либо бессонницу, а Су впадает в детство. Она совершенно искренна в этом, может даже, забывшись, засунуть большой палец в рот и с бессмысленным видом его пососать. Мужчины рядом просто стонут.
– Несколько вопросов, – я решительно отдергиваю ее руку от лица, – что ты сделала с этим микрофоном?
– Ничего. Их три, по крайней мере. Никого теперь у себя не принимаю, когда мне надо незаметно уйти, включаю магнитофон и вылезаю из коридорного окна на крышу голубятни и во двор. Сегодня, например, с шести вечера у меня девчонка соседская сидит, на фортепиано занимается. Бедняжка, у девочки почти нет слуха, – Су вздыхает и потягивается. – Часов шесть, говорит, просидит, не меньше! – добавляет она мечтательно. – А потом перемотает ленту в магнитофоне и запустит свои упражнения по новой.
– А как все это прекратить?
– А вот для этого ты должна посмотреть на Дални. Надо уезжать. И поскорей.
Я не улавливаю связи, Су снисходительно объясняет:
– Надо линять за границу путем скоропостижного брака с иностранцем! Дални – самый подходящий вариант, он при мне даже дышать боится от восторга. Присмотрись к нему, муж – это на всю жизнь, как и лучшая подруга.
Мы доехали быстро. Дом – шестнадцатиэтажка, освещенных окон еще много, район – спальный, улицы – темнющие, а воздух – роза ветров.
Бык . Размеренность, надежность и скрытое желание быть обманутым. Все сексуальные и личностные игры Быка основаны на необходимости стать жертвой. Верит всему легко, в период разоблачений впадает в меланхолию, граничащую с помешательством, проводит активные поиски новой Плакальщицы, благодаря крупному и красивому сложению быстро находит новую желающую его обмануть. Привязанностей к определенному внешнему типу женщин не имеет, любовь понимает как приятную вариацию обмана, дружбу – как вариант выхода с честью из ситуации заведомого предательства, но сам никогда не прибегает ни к обману, ни к предательству – категорически честен и вынослив в трудностях. Очень удобен в моменты жизненного напряжения, умом не блещет, но обладает мощнейшей интуицией. Это тип мужчины, с которым никогда, ни при каких странных или неожиданных обстоятельствах не бывает «неудобно». Энергетически – донор. К семейной жизни не приспособлен, поскольку любое размеренное благополучие заставляет его скучать и искать новые возможности страдать и обманываться. Сексуально необычайно вынослив, в любовных играх консервативен.
Клиент, как говорится, готов. Он обеспокоен длительным отсутствием Су, он выпил весь кофе и, выпучив глаза, завороженно слушает по радио новости. По его обалдевшей физиономии я догадываюсь, насколько трудно понять иностранцу весь этот бред, эти постановления о категорическом местонахождении на рабочем месте в рабочее время, эти интервью счастливых женщин, которые непостижимым образом успевают строго в обеденный перерыв посетить и парикмахерскую и магазины, эти устрашающе-вкрадчивые объявления об увольнениях опоздавших на работу больше чем на семь минут, а чего стоят горячие репортажи с посевной! Он неуверенно улыбается, как человек, который все слова в отдельности перевел, но поверить в получившийся бред не может.
Я все еще взвинчена и нервно интересуюсь, где же это Су познакомилась с таким обаятельным мужчиной? Дални многозначительно хмыкает и достает пачку фотографий. Су садится на ручку его кресла. На всех фотографиях – Су. Она смеется на фоне замков и фонтанов, у автомобилей, рекламно-ненормальных, как все «там». Су всегда улыбается, когда ее фотографируют. На детских снимках шестилетка Су трагично-грустна, девятилетка Су насмешливо-ехидна – чуть прищуренные глаза уже осознающей свою красоту стервы и неуверенно приподнятый уголок рта, а вот лет с двенадцати рот ее радостно открыт в застывшем смехе.
Цветные осколки от поездки Су во Францию сыплются сначала на толстые колени Дални, потом на ковер. Я рассматриваю, пользуясь случаем, пухлые пальцы, небольшую лысину, очки в тонкой оправе, тут он поднимает голову, и я вздрагиваю от растерянного незащищенного взгляда. Он почувствовал неладное, осторожно косит сбоку на Су. Су расслабилась, успокоилась и ведет себя вполне естественно: она склоняется к Дални и внимательно его обнюхивает, прикрывая иногда глаза для лучшего усвоения запаха. Я улыбаюсь:
– Вы не волнуйтесь, это Су вас обнюхивает.
Он неуверенно улыбается, встает и оглядывается вокруг. Наклонившись, заглядывает под стол и под кресло.
– Что-нибудь не так? – Я тоже наклоняюсь и смотрю на него снизу. Он достаточно высок, что скрадывает полноту.
– Так-так. Это я сделал поиск! Су – это кошка?
– Су – это я! – Су потягивается и встает. – Это половина моего имени.
– А кто есть Анна?
– А это вторая половина моего имени. И обе вместе – это я.
Она уходит на кухню, мы провожаем ее глазами, потом смотрим друг на друга. Дални чуть улыбается и поправляет очки указательным пальцем, я киваю в сторону кухни:
– Вы остаетесь?
– О да! Анна – прелесть. Это… Она такая не-под-следственная. Я правильно говорил?
Я киваю, не сводя с него глаз:
– Будем надеяться.
Я ухожу. Мне здесь нечего делать: он обаятельный, восторженный, одним словом – «добрый и толстый парниша». Радостно сообщил, что неплохо говорит по-русски и с удовольствием попрактикуется в разговорной речи. Он искренне предлагал мне остаться и поужинать вместе, потому что у него много «съедобности» и еще потому, что я – «тоже умрупочтительная…». Я ограничилась скромным советом не употреблять сложных прилагательных.
Капитан госбезопасности Виктор Хрустов полулежит в кресле, закинув ноги на журнальный столик, и лениво просматривает бумаги из тонкой папочки, а майор Корневич – непосредственный начальник Хрустова, сидит напротив, зевает, слушает пленку с записью и в некотором оцепенении рассматривает огромные подошвы ботинок над темной полировкой.
– И как долго это продолжается? – Корневич судорожно дергает головой от каждого звука невидимых клавиш. – Я спрашиваю, сколько уже часов насилуют Чайковского?
– Так, ты здесь минут сорок… Восьмой час пошел, – Хрустов посмотрел на часы, потом в потолок, потом в изумленное лицо начальника.