– А жизнь интересней вымысла, – на экране Ева подчеркивает фамилию и инициалы заключенного, мужа Ларисы П., скончавшегося в тюрьме от туберкулеза. На последнем году своей восьмилетней отсидки.
– Ничего не понимаю! – разводит руками Далила. – Она поехала хоронить мужа? А почему тогда получила деньги за убитого актера? Муж ведь не мог убить, он же сидел!
– Это все уже детали, – вздыхает Хрустов. – Сидел, имел друзей, которые выходят. Жена отдаст долю. Она вообще может быть не в курсе.
– «…И пишу тебе, дорогая женушка, чтобы ты не удивлялась, но я купил тут случайно билет лотерейный, так вот этот билет точно выиграет много денег, ты эти деньги получи, а дружку моему, который тебе письмо мое передаст, отдай четвертину. С тем и прощаюсь с тобой, а письмо мое сожги, не то будет худо! Любящий тебя и детишек муж» – приблизительно так, да? – Январь продекламировал условное письмо с таким чувством, что самому стало неловко: – Это я у Пискунова научился воображать.
– Пискунов Пискуновым, а стиль! Какой стиль, сколько жизни! – похвалила Ева. – А вот интересно, откуда у заключенных саратовской тюрьмы компьютер с подключением в Интернет?
– Это ерунда, – уверенно заявил Хрустов. – Я одного охранял, мы с ним пятнадцать суток прятались в изоляторе временного содержания. Он изображал американца, а я идиота с задатками карточного шулера. Так вот ему за деньги могли и вертолет для прогулки пригнать на крышу, не то что компьютер притащить. А если серьезно, то из тюрьмы ведь за хорошее поведение выпускают иногда погулять и даже на поселение. А погулять можно и с подростками в компьтерном салоне.
– Просто какой-то заключенный убивает случайного человека в городе, узнав, что тот заказан? Зачем ему тогда брать четвертину, как тут придумал Январь, почему не взять заказ себе? – не понимает Далила.
– Потому что он мог сесть в тюрьму, когда в помине не было виртуальных заказов, потому что он никогда не поверит, что не попадется, если засветится хотя бы только кодом, он никогда не пойдет на игру получать деньги, только что выйдя из тюрьмы, – говорит Ева. – Я работала с этой публикой. Муж мог и не просить никакого друга, зная, что обречен, мог сделать все сам, выбравшись из изолятора, а жене просто прислать по почте письмо. Она – вне подозрений, потому что далеко от Саратова. Человек так устроен, что чем обоснованней ты обещаешь ему полную анонимность и безнаказанность, тем меньше он тебе верит. Я не удивлюсь, если половина заказов была выполнена в одном городе, а приз получал родственник или доверенный человек в другом. Такая вот специфика русской жизни. Январь прав: концов не найти. Мы никогда ничего не докажем, эта паутина сплетена качественно и изящно.
– Ребята, я давно не проводила время так интересно, но нам пора, – разводит руками Далила. – Мы поедем? – Она подходит к Еве, обнимает ее и смотрит, чуть отстранившись, в близкое лицо.
Вбегают в комнату одетые младшие, цепляются с силой за ноги закрывшей глаза Евы.
– Раз уж тут у нас в квартире полно случайных людей, – заявляет из коридора Кеша, – и то и дело кто-то ломится в дверь, я, пожалуй, возьму с собой лыжи.
– Январь! – Далила протягивает удивленному Январю куртку. – Тебе пора. Довезешь нас до вокзала.
– Может, я довезу? – спрашивает Ева.
– Нет уж, ты сиди тут, пока эти четверо в касках и бронежилетах не перестанут проводить обыски. А то ведь дверь разрежут, если им никто не откроет!
– Они же приходили не за мной. – Ева, не веря в расставание, присаживается и крепко обнимает маленьких. – Может, останетесь?
– Позвони, – Далила открывает дверь и выпускает детей, – расскажи, что и как, как только у тебя станет тихо и спокойно, мы и вернемся. Я забираю свой компьютер с собой, – она трясет небольшим чемоданчиком, – так что утром завтра можем связаться и поговорить. Не грусти! Дети устали от твоей работы.
Ева слушает, не закрывая дверь, как лифт уезжает. Выходит в коридор Хрустов и говорит, что ей пришло сообщение по электронной почте. Ева хлопает дверью, идет к компьютеру и, пока Хрустов тактично возится на кухне, читает сообщение Зои. Сообщение идет с грифом «Срочно». Усмехаясь и качая головой, Ева узнает, что в Москву прибыл отстрельщик Хрустов В.С., что сегодня с утра он поехал в Немецкий культурный центр, где имел встречу с полковником Корневичем А.А., что Еве нужно отдать информацию по последним разработкам, перестать изображать слабоумную домохозяйку и немедленно сообщить о местонахождении Сусанны Ли, если таковое ей известно.
Рассматривая с удивлением аккуратно порезанный на тонкие кружочки лимон и чашки с кофе на подносе, принесенном Хрустовым, Ева спрашивает, какого черта он вообще пришел сюда к ней и как он узнал ее адрес?
– Работа у меня такая: все знать, – пожимает плечами Хрустов, но в глаза не смотрит.
– Ты сегодня утром встречался с полковником Корневичем в Немецком центре. После этой встречи поехал ко мне. Вывод я могу сделать один: и адрес тебе сказал Корневич, и ко мне ты приехал по его просьбе.
Хрустов улыбается и качает головой:
– Ты заметила, как мы только что вчетвером разработали версию по заказному убийству и почти раскрыли его. Если все действительно так, как мы просчитали, – Хрустов сел поудобней и закинул руки за голову, – то скоро у всех следователей профессиональным заболеванием будет геморрой. От сидячего образа жизни. Представь, на убийство или другое происшествие выезжает один оперативник с камерой, сразу же с места преступления он передает следователю на экран монитора изображение, следователь делает запросы, сравнивает отпечатки пальцев, проводит допросы, возится в архиве, не слезая с кресла, трудится не покладая рук на клавиатуре. Через некоторое время он выдает несколько версий, машина их просчитывает, некоторые отбраковывает, некоторые рекомендует к разработке. Все. Дело раскрыто. А я ведь прочитал все книжки про тебя. Боже, какой полет фантазии, сколько динамики! Чего ты только не делаешь в этих книжках! А представь детектив, который начинается так: «…с утра следователь К. уже сидит перед экраном монитора, распутывая сложное дело. Что это? Что это за шум? Это пришел факс, из которого она узнает…» и так далее.
– К чему это ты?
– Я не успел еще и поздороваться, слова не сказал по делу, ждал, когда останемся одни, а ты уже все обо мне знаешь.
– Хрустов, у меня полно дел. Я сижу тут только для того, чтобы уберечь дверь от автогена. Сейчас пошлю запрос, не снят ли приказ на обыски, кстати, может, ты пошлешь? Передай Корневичу, что нет тут Сусанны Ли, ну нет ее!
– Я знаю, что нет. Я ее встретил у подъезда.
– И что? – спрашивает Ева, напрягаясь.
– Ничего. Шею ей не свернул, крик не поднял. Можно, я включу магнитофон? Мне Корневич не поверит, если не будет записи нашего разговора.
– Вот так, да? Магнитофон…
– Итак, – берет свою чашку Хрустов, – я встретил Сусанну Ли на улице и ее действительно нет в квартире Евы Николаевны. Поговори со мной, Ева Николаевна. Спроси что-нибудь. Вот этого не надо! – Хрустов еле упевает поставить чашку и закрыться рукой от бросившейся на него Евы. – Ну не надо, прошу тебя, ты же знаешь, чем это может кончиться, – он захватывает ее руки и укладывает женщину на колени. – Ты опять хочешь меня убить? Это может кончиться изнасилованием. Ты меня изнасилуешь на радость полковнику Корневичу. Я буду кричать. Нет, нет! – кричит Хрустов, склоняется к лицу Евы и ловит ее возбужденное дыхание ртом.