На утренней оперативке в Управлении Гнатюк сообщил, что на магнитофоне со склада, на стуле с убитым и на металлической двери есть отпечатки Евы Кургановой. Описав вкратце происшествие в Тихвинском переулке, Гнатюк предложил такую версию.
– Ева Курганова после ее похищения пыталась сбежать со склада. Ничего не скажу про убийство охранника склада, ему свернули шею, но сделала ли это Ева – вопрос. Дальше она звонит человеку, которому доверяет, и называет место, где будет его ждать. Туда одновременно приезжают: представитель Управления Хорватый – один, на личной машине, две специальные машины по захвату из отдела по борьбе с терроризмом и две машины с турецкими боевиками. В ходе перестрелки Хорватый погибает, двое турок убиты, спецназовец ранен.
– Пока неясно, – сказал он в напряженной тишине, – с какой целью турки затащили раненую Курганову в машину и увезли. По сводкам на этот час среди убитых она не обнаружена. Получается тут неувязочка, склад принадлежит одному нынешнему воротиле, а лет пять назад просто бандиту, Федьке Самосвалу. И турки здесь никаким боком не лепятся.
Весь отдел по особо опасным сидел, затаившись. Ни звука. Люди старались даже дышать тише. В этой странной и совсем нерабочей тишине открылась дверь.
– Разрешите обратиться? – молоденький дежурный стоял у двери, вытянувшись, он немного оробел от устремленных на него глаз.
Гнатюк изумленно округлил глаза, хотя давно уже отучился чему-либо удивляться: дежурный прижимал к себе пачку долларов в банковской упаковке.
– Докладывай, – сказал Гнатюк.
– Человек, представившийся курьером, просил передать это оперуполномоченному Волкову за вчерашнюю информацию. Прибыл на мотоцикле, номер записан! Разрешите передать?
Гнатюк открыл рот, но сказать ничего не смог. Он шумно сглотнул и уставился, как все в кабинете, на Волкова.
Волков поднял голову – с начала оперативки он сидел, понурившись, – и изумленно уставился на пачку долларов. Потом лицо его залила краска.
– Передайте, – очень тихо, почти шепотом, сказал Гнатюк.
Дежурный подошел к Волкову и протянул пачку. Волков не шевелился. Дежурный озадаченно оглянулся и положил пачку Волкову на колени.
– Разрешите идти?
Гнатюк неопределенно махнул рукой, он постарел мгновенно и уродливо, лицо его словно онемело.
– Ну, дела, – протянул Демидов. – Родная мафия к нам на оперативку скоро будет присылать цветы и шампанское. Будем дружить, так сказать, отделами!
– Встать! – крикнул Гнатюк Волкову.
Волков медленно и неохотно поднялся. Пачка долларов упала на пол.
– Твои? – спросил Гнатюк.
Волков посмотрел удивленно.
– Я спрашиваю, ты заработал эти деньги? Почему тебе их доставляют на рабочее место, догадываешься?
– Меня подставили, – сказал Волков и ухмыльнулся. – Это же и дураку понятно. Я видел их, они хотят меня убрать… – добавил он неуверенно. – Да если бы я это заработал, как вы говорите, на кой им сюда деньги тащить и меня выставлять?!
– А что я должен думать? Ты охраняешь Еву Курганову, пропускаешь к ней в квартиру бандитов, позволяешь ее увезти, сам сматываешься, а на другой день получаешь вознаграждение! Слишком много собирается в одном месте неувязочек для простой подставки. – Гнатюк достал платок и вытер лицо. – Оформи протоколом, – он показал пальцем на деньги, – и вместе со своим объяснением принесешь через полчаса в мой кабинет. Свободен.
Гнатюк ждал Волкова, положив на стол крепко сжатые кулаки. Волков не опоздал, пришел ровно через двадцать девять минут. Гнатюк стал читать объяснительную, потирая висок и морщась.
– Тебе есть что сказать? – спросил он, дочитав.
– Есть, товарищ полковник. Насчет убийства этого… Максима…
– Короче.
– Мне кажется, это сделала Ева Николаевна.
Гнатюк удивленно поднял бровь.
– С чего ты взял? Ты видел эту тушу?
– Нет, но мне говорили. Понимаете, она со мной занималась, я учил ее правильному захвату при сворачивании шеи…
Волков замолчал, опустив глаза. Гнатюк смотрел на него спокойно, хорошенько рассмотрел, во что Волков одет. Ладная и стройная фигура Волкова словно расстроила Гнатюка, он вздохнул и опять потер висок: голова болела отчаянно.
– Вот что, Волков… Я тут подумал… Лучше тебе, Волков, сменить место работы, если ты меня хорошо понимаешь.
– Никак нет.
– Значит, никак и нет. Ладно. Сделаем так. Ты у нас человек новый, должен присмотреться к суровым будням, у нас работа, знаешь, не сахар. Ты в каком отделе? Финансовые преступления. Будешь переведен в отдел по розыску пропавших, у меня там хороший человечек работает, исполнительный, пойдешь к нему. И поскольку у него работы невпроворот, все морги – твои.
– Не понял.
– Ну что тут непонятного. Поступает заявление об исчезновении, невозвращении домой, побеге, первым делом смотришь сводки и едешь в морг, осматриваешь всех неопознанных, приметы, то-се… А я лично прослежу, чтобы ты каждый день тщательно выполнял свои обязанности. Опять же, все «подснежники», все «поплавки», все «ежики» и «шкварки» – все твое! Ты будешь их смотреть первым. Я вижу, ты удивлен, почему это я именно тебе поручаю такое важное дело? Или ты не понимаешь, что такое «шкварка»? «Шкварка» – это сильно обгоревший труп, а «подснежник» – это оттаявший весной, а «поплавок» – понятное дело, это когда человек в воде уже вздулся и всплыл.
– Разрешите!..
– Подожди, еще «ежики» есть – эти особо интересные, эти бывают без головы, без пальцев, короче, изуродованные до неузнаваемости. Да что я тут тебя уговариваю, тебе все объяснят в отделе, потихоньку втянешься…
Через десять минут Волков принес своему начальнику рапорт об увольнении.
Феде удалось заснуть только на рассвете, он успел добежать до большой и очень нежной белой лошади, почти прикоснулся к ней рукой, но в это мгновение его потряс за плечо секретарь. Федя бессмысленно смотрел несколько секунд в утонченное, бело-розовое, как бывает у всех рыжих, лицо, потер глаза и сел, зевая.
Уже было утро, холодное и серое – настойчивое напоминание о скорой зиме. Старые ходики показывали почти девять.
– Есть информация, – сказал секретарь, протягивая Феде чашку кофе.
Федя с отвращением отвел чашку рукой, плеснув горячую коричневую жидкость на одеяло. Он встал, еще раз широко зевнул, длинная ночная рубаха упала до пола. Федя задумчиво смотрел на икону в углу. Секретарь подумал, не собирается ли Федя перекреститься. Но Федя только нахмурился, все эти иконы, часы-ходики, половики и горшки с цветами, на которые постоянно натыкался его взгляд, мучили его напоминанием о пропавшей Наталье.
Федя прошлепал босыми ногами на кухню, вынырнувшая вдруг Матрешка прошмыгнула к столу и стала на изготовку.