— Хорошо, Талли, — произнес за спиной девушки голос Матта. — Все. Мы сняли репортаж.
И толпа тут же рассыпалась.
— Я сделала это, — прошептала Талли, и ей тут же захотелось прыгать и кричать. — Какая удача!
— Ты все сделала хорошо, — похвалил Матт, одарив Талли улыбкой, которую она никогда не забудет.
В считаные секунды он собрал оборудование и забрался в фургон.
Талли была невероятно возбуждена.
И тут она увидела знак палаточного городка.
— Сверни здесь, — сама не понимая, что делает, попросила Талли.
— В чем дело? — удивился Матт.
— Моя мама… она путешествует. И остановилась в этом кемпинге. Дай мне пять минут поздороваться с ней по-быстрому.
— Я пока перекурю. Это даст тебе минут пятнадцать. Но потом нам придется поторопиться.
Фургончик остановился возле стойки администрации кемпинга.
Талли обратилась к дежурному за стойкой с вопросом о своей матери. Мужчина кивнул.
— Номер тридцать шесть. И скажите, что ей пора платить, когда ее увидите.
Шагая по дорожке в глубь леса, Талли несколько раз была готова повернуть обратно. Талли не видела свою мать и не говорила с ней с похорон бабушки, и хотя Талли стала в восемнадцать лет душеприказчиком бабушки и отвечала в том числе за выплату ежемесячного содержания матери, она ни разу не получила от нее ни строчки благодарности за переведенные деньги. Только приходили иногда открытки, сообщавшие, что Дороти переехала и деньги надо слать по новому адресу. Последним был адрес палаточного городка в Йелме.
Талли увидела мать с сигаретой в зубах возле туалетных кабинок. На ней были грубый серый свитер с индейским орнаментом и брюки, похожие на пижамные. Дороти выглядела как заключенная, сбежавшая из женской тюрьмы. Годы не прошли даром для ее красоты, впалые щеки избороздила сеточка морщин.
— Привет, Облачко, — сказала Талли, подойдя поближе.
Ее мать затянулась и медленно выдохнула дым, глядя на Талли из-под полуприкрытых глаз с припухшими веками.
Талли увидела во всех удручающих подробностях, как ужасно выглядит ее мать, как состарили Дороти наркотики. Ей ведь не было еще сорока, а можно было дать пятьдесят. Глаза ее, как обычно, казались стеклянными, взгляд был несфокусированным — типичный взгляд наркомана.
— Я здесь по заданию группы новостей канала Кей-си-пи-оу.
Талли старалась, чтобы в ее голосе не звучала гордость. Она отлично знала, что от матери не стоит ожидать одобрения, и все же во взрослой Талли Харт по-прежнему жила маленькая и жалкая одинокая девочка, которая исписала двенадцать тетрадей, чтобы в один прекрасный день ее мама могла прочесть их и понять, что может гордиться своей дочерью.
— Это был мой первый репортаж для эфира. Я ведь говорила тебе, что когда-нибудь меня покажут по телевизору.
Тело матери едва заметно раскачивалось, словно в воздухе звучала музыка, слышная только ей одной.
— Телевидение — опиум для народа.
— Ну что ж, если кто и разбирается в наркотиках, так это ты.
— Кстати, об этом. У меня плоховато в этом месяце с деньгами. Есть у тебя наличка?
Талли полезла в сумочку, достала пятьдесят долларов, которые всегда держала в бумажнике на случай чего-то непредвиденного, и протянула их матери.
— Только не отдавай все одному дилеру.
Дороти протянула дрожащую руку и вцепилась в бумажку.
Талли пожалела, что пришла сюда. Она ведь знала, чего ожидать от своей матери: ничего. Так почему же она очередной раз забыла об этом?
— Я пришлю денег на твой следующий реабилитационный курс, — сказала Талли. — В каждой семье есть свои традиции, верно?
С этими словами она повернулась и направилась обратно к фургону.
Матт уже ждал ее. Бросив сигарету, он втоптал ее каблуком в землю и спросил, улыбаясь:
— Мамочка гордится примерной дочкой?
— Шутишь? — ответила в тон Талли, лучезарно улыбаясь и вытирая глаза. — Она плакала, как младенец.
Когда Талли и Матт вернулись, все завертелось в сумасшедшем темпе. Все четверо засели в монтажной и превратили двадцать шесть минут записи в резкое и беспристрастное тридцатисекундное сообщение. Кейт старалась думать о работе, только о работе, но мысли о Джонни мешали ей сосредоточиться. Ланч с ним перевернул ее, сделал ее чувства более возвышенными. Кейт теперь знала, что увлечение вчерашней студентки своим шефом переросло после этого ланча во что-то иное.
Когда они закончили работу, Джонни позвонил менеджеру канала в Такому. Поговорив несколько минут, он повесил трубку и повернулся к Талли:
— Они вставят это сегодня в десятичасовой эфир, если ничего не случится.
Талли запрыгала и захлопала в ладоши:
— Мы сделали это!
Кейт почувствовала укол зависти. Как бы ей хотелось, чтобы Джонни хоть разочек взглянул на нее так же, как смотрит на Талли.
Если бы только она сама была такой, как ее подруга, — уверенной в себе, сексуальной, готовой завоевать все и всех, кого хотела. Тогда у нее был бы шанс, но мысль о пустом взгляде Джонни, когда он смотрит на нее, не замечая, заставляла Кейт держаться в тени. В тени Талли, если быть точной. Кейт была вечной певичкой из хора, который никогда не выйти в круг прожектора, освещающего солистку на сцене.
— Давайте отметим это дело! — воскликнула Талли. — Плачу за обед!
— На меня не рассчитывай, — сказал Матт. — Меня ждет Дарла.
— Я не могу в обед, но как насчет девяти вечера? — предложил Джонни.
— Мы сможем, — уверенно заявила Талли.
Кейт знала, что должна сказать «нет». Последнее, что ей хотелось делать, это сидеть за столом и наблюдать, как Джонни смотрит на Талли. Но разве у нее был выбор? Кейт выкинули на обочину, ей было предопределено следовать за Талли, куда бы та ни шла, даже если ей было при этом нестерпимо больно.
Собиралась Кейт тщательно. Белая маечка, черный винтажный жаккардовый жилет, джинсы в обтяжку, заправленные в тугие сапожки.
Волосы она зачесала на одну сторону и завязала в хвост. Кейт оставалась довольной своим видом до тех пор, пока не вышла в гостиную и не увидела Талли, надевшую зеленое платье из джерси с подплечниками и широкий ремень цвета металлик, которая стояла, покачиваясь в такт игравшей музыке.
— Талли, ты готова?
Талли перестала танцевать, выключила проигрыватель, взяла подругу под руку.
— Пошли. И так уже опаздываем.
На улице их уже ждал Джонни, привалившись к своему черному «эль-камино». В потертых джинсах и футболке с логотипом рок-группы «Аэросмит» выглядел он потрясающе сексуально, хотя и не на гламурный манер.