Он вздохнул, поднял глаза на гостя и увидал, что тот смотрит на него со странным выражением.
– Мне надо идти – сказал Ллевеллин и взял шляпу.
– Вы все еще ходите сюда?
Нокс задал этот вопрос после того, как отошел официант.
Леди Уайлдинг помолчала. Сегодня она не смотрела на гавань. Она смотрела в бокал, где блестела золотистая жидкость.
– Апельсиновый сок, – сказала она.
– Вижу. Жест?
– Да. Сделать жест тоже помогает.
– О, несомненно.
Она спросила:
– Вы сказали ему, что встречали меня здесь?
– Нет.
– Почему?
– Это причинило бы ему боль. Причинило бы боль вам. А кроме того, он меня не спрашивал.
– А если бы спросил, вы бы рассказали?
– Да.
– Почему?
– Потому что чем проще смотреть на вещи, тем лучше.
Она вздохнула.
– Интересно, как много вы поняли?
– Не знаю.
– Вы видите, что я не могу причинить ему боль? Вы видите, какой он хороший? Как верит в меня? Думает только обо мне?
– О да. Все вижу. Он хочет встать между вами и всеми вашими печалями, всем злом мира.
– Но это слишком.
– Да, это слишком.
– Раз во что-то угодил – и уже не можешь выбраться.
Притворяешься, день за днем притворяешься. Но потом устаешь, и хочется крикнуть: «Перестаньте меня любить, перестаньте заботиться обо мне, перестаньте тревожиться, оберегать, следить!» – Она стиснула руки. – Я хочу быть счастлива с Ричардом. Хочу! Почему же у меня не получается? Почему я изнемогаю от всего этого?
– «Напоите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви». [13]
– Да, именно так. Это обо мне. Это моя вина.
– Почему вы вышли за него замуж?
– О! – Глаза ее расширились. – Очень просто. Потому что влюбилась в него.
– Понятно.
– Это было какое-то ослепление. Вы же понимаете, у него обаяние, он сексуально привлекателен.
– Да, понимаю.
– Но он был и романтически привлекательным. Один старик, который знал меня всю жизнь, предупреждал: «Крути любовь с Ричардом, но не выходи за него замуж». Он оказался прав. Видите ли, я была очень несчастна, а тут появился Ричард. Сон наяву. Любовь, и Ричард, и лунный свет, и остров. Поможет и никому не причинит вреда. Но вот я получила этот сон, эту мечту но я не та, какой видела себя в мечтах. Я всего лишь та, которая намечтала это.
Она посмотрела ему прямо в глаза.
– Смогу я стать такой, какой я видела себя в мечтах?
Хотелось бы.
– Не сможете, если никогда такой не были в реальности.
– Я бы уехала, но куда? Прошлое ушло, в него не вернуться. Надо бы начать все сначала, но я не знаю как или где. И в любом случае я не могла бы причинить боль Ричарду. Он и так много страдал.
– Разве?
– Да, из-за той женщины, на которой был женат.
Она была прирожденная шлюха. Красивая, веселая, но абсолютно безнравственная. Он этого не понимал.
– Он и не мог бы.
– Она его бросила, и он ужасно переживал. Он обвинял себя, считал, что обманул ее ожидания. Знаете, он ее не обвинял, он ее – жалел!
– В нем слишком много жалости.
– Разве может быть слишком много жалости?
– Да, и это мешает прямо смотреть на вещи. К тому же это оскорбляет.
– Что вы имеете в виду?
– Оскорбление, как в молитве фарисея: «Господи, благодарю Тебя, что я не такой, как этот человек». [14]
– А вы разве никого не жалели?
– Жалел, я же человек. Но я этого остерегаюсь.
– Но какой же в этом вред?
– Жалость может привести к действиям.
– Которые могут быть вредными?
– Результаты могут быть очень вредными.
– Для вас?
– Нет-нет, что вы. Для другого человека.
– Что же делать человеку, если ему жаль кого-то?
– Оставить все в Божьих руках.
– Это безжалостно… грубо.
– Зато не так опасно, как поддаться жалости.
Она наклонилась к нему.
– Скажите, вы меня нисколько не жалеете?
– Стараюсь не жалеть.
– Почему?
– Чтобы не возбудить в вас жалости к себе самой.
– Вы думаете, я себя жалею?
– А вы не жалеете?
– Нет, – медленно сказала она. – Нет, не жалею. У меня все запуталось, и в этом виновата я сама.
– Обычно так и бывает, но в вашем случае это не обязательно так.
– Скажите… вот вы мудрый, вы проповедовали людям – что мне делать?
– Вы знаете.
Она посмотрела на него и вдруг засмеялась – весело и дерзко.
– Да. Я знаю. Очень хорошо знаю. Бороться.
Ллевеллин взглянул на дом, перед которым остановился.
Тот выглядел разбитым, как и улица, на которой стоял. В этой части Лондона царила разруха, принесенная войной. Впечатление было гнетущее. Ллевеллин приуныл.
Поручение, которое ему следовало исполнить, было не из легких. Он не уклонился, но понимал, что будет рад, когда наконец выполнит его – так хорошо, как только сможет Он вздохнул, расправил плечи, поднялся по нескольким ступенькам и прошел сквозь вращающуюся дверь.