— Здесь не Апрашка, Вась, — напомнил Плахов.
— Как же, не Апрашка… А где Егорову фальшивый билет впарили?
— Ну, — неопределенно протянул Плахов. — Билет-то с рук, а здесь магазин!
— И что он, в полиции сейчас, ваш герой Егоров, нет? — поинтересовался Вазген.
— Пока да, — кивнул Рогов. — Разбираются там…
— Сложный комбинация вы развернули, клянусь Араратом! Если бы в мое время в Ростове милиция могла делать такую комбинацию, я не стоял бы тут перед вами в этом земном раю и не помог бы вам в вашей комбинации, да!
— Лишь бы сахар успел растаять… — вздохнул Рогов.
Кристину снег среди лета не удивил. Мысли ее были далеко — подумаешь, снег!
Увидев сугробец, Кристина слепила в ладони снежок. Подумала, как скоротечна жизнь человеческая. Вчера была весна, все цвело и пело, потом лето благоухало запахами и искрилось красками, а тут раз — и все, выпадает снег, наступают последние холода и пора уступать дорогу молодым.
Кристина как-то успокоилась. Настроилась на философский меланхолический лад.
Размахнулась как следует и запустила снежок по высокой траектории в толпу у фестивального Дворца.
— Подлинный диалог культур все равно невозможен, — объяснял телеведущий Шалашов розовощекому киноведу Коле, который почтительно внимал мэтру. — Русский кинематографист не поймет французского, русский милиционер — французского полицейского… Даже домохозяйки друг друга не поймут. Слишком велика разница воспитания, менталитета, образа жизни… Любой диалог — это всегда всего лишь два диалога. Ты задаешь вопрос, а получаешь…
Кристинин снежок приземлился тотчас на макушку интеллигентного телеведущего.
На допрос еще и Хомяк заявился. Вот где довелось встретиться лицом к лицу. Не утоп, подлец. Или все-таки Ихтиандр, или у него, у Троицкого, подручные — мешки с дерьмом. Растеряли квалификацию, греясь в Португалии.
Хозяин кабинета, толстый комиссар, ничего не говорил, слушал с непроницаемым лицом, вертел в руке матрешку.
Троицкий еще не терял надежды что-то объяснить:
— Да мы не знали, что вы полицейские! — возбужденно обращался он к Егорову и Пересу. — Не знали! Это ошибка! Клянусь!.. Нам сказали, вы киллеры!
— Это я-то киллер?! — нахмурился Егоров.
— Да-да. По кличке Хомяк.
— Хомяк?! — Егоров сделал вид, что оскорблен. Черт побери, даже жалко, что этот спектакль заканчивается. Хотя ладно, хватит. И так чуть не потонул сегодня. Пусть заканчивается.
— Хомяк! — шумел Троицкий. — Ученик Солоника и этого… Сосульки.
Егоров поперхнулся. Про Сосульку он здесь услышать не ожидал.
— Кто сказал? — спросил Анри.
— Менты! — воскликнул Троицкий. — Пардон, милиционеры из Питера. Плахов и этот, как его… Лосев… Лосиная фамилия… Рогов!
— Врете, Троицкий! Они уже три дня как дома, — злорадно усмехнулся Егоров. Он обязательно запомнит про «лосиную» фамилию Рогов. Мужикам в главке должно понравиться.
— Значит, кто-то по их документам, — замялся Троицкий. — Фотки, короче, на ксивах были такие же, как на рожах. Накапали, что меня заказали. А вы — исполнитель. Вы же сами по телефону мое убийство обсуждали!.. И встречу около маяка назначили. И винтовка снайперская была… И матрешки…
Комиссар поставил матрешку на стол, ничего не сказал, строго глянул на Троицкого.
— Что за бред? — оскорбился Егоров. — Мы, Троицкий, около маяка за вашими контактами с террористами наблюдали. А вы нас заметили и схватили. Не так, скажете?.. Мне-то повезло, а вот детективу Пересу…
— С какими еще террористами? — изумился Троицкий. Похоже, дело приобретало еще более нелепый оборот.
— Который взрывчатку привез. Араб в зеленом платке, — напомнил Анри.
— Да это гексоген был!!.. — начал Михаил Демьянович и осекся. Похоже, ловушка.
— Ага, так. Значит, быть гексоген? — зафиксировал Перес. — Все слышали?
— Это меня хотели взорвать! — Троицкий попытался вскочить, но дюжий охранник положил ему на плечо тяжелую руку.
— И где он? Гексоген ваш? — наседал Анри.
— В море выбросил, — буркнул Троицкий. Как-то очень ловко его обложили.
— Правильно. Полицию увидели — и выбросили, — резюмировал Егоров.
— Да вы что?! — вновь взвился Троицкий. — При чем тут полиция? Меня, — тыкал он пальцем себе в грудь, — меня хотели взорвать…
Егоров вздохнул и отвернулся как от надоедливой мухи.
— Он говорит, в ящике был гексоген, — сообщил Анри комиссару.
Тот, наконец, открыл рот — впервые за весь разговор:
— Это хорошо, что он признался. Скажите, что пустой ящик мы нашли. Рядом с яхтой плавал. На нем надпись «Сделано в Пакистане».
— Ящик мы нашли, — перевел Анри Троицкому. — На нем есть маркировка «Сделано в Пакистане».
— Этого не может быть… — простонал Троицкий, имея в виду не надпись на ящике, а весь абсурд ситуации.
— А что здесь удивительного? — откровенно издевательски улыбнулся Сергей Аркадьевич. Мысли его текли уже в ином русле. Может, теперь премию дадут в Питере? Или внеочередное звание? А, может, орден? Менее полезная вещь, но все же… А Ваське с Игорьком — по медальке.
Троицкий схватился за голову:
— Подставили… Как пацана… Поймите: меня просто подставили.
Егорову это было говорить не обязательно. Он и так был в курсе:
— Понимаю, чего уж не понять… Только не пытайтесь выкрутиться.
— Эй, — вдруг вспомнил Троицкий. — Я же им свой мобильник дал. Ментам. Они ждут моего звонка. Прошу вас, позвоните.
— Хорошо, — легко согласился Анри. — Наше следствие есть объективное.
Потянулся к телефону, стоящему на столе комиссара: можно, дескать? Комиссар кивнул.
Троицкий продиктовал номер. Перес включил громкую связь. Некоторое время не отвечали — видимо, старая торговка-арабка изумленно искала источник звука среди пакетиков с корнями хрена и сельдерея. Наконец раздался гортанный женский голос.
— Кто это?.. — спросил Анри.
Торговка разразилась отборной бранью. Хорошо, что никто из присутствующих не знал арабского языка. Иначе они бы услышали, что неверным собакам, которые подкладывают свои адские машинки в чужие семена, придется плохо. Причем очень и очень скоро, А если они думают, что…
Анри отрубил связь и с укоризной глянул на задержанного:
— Совсем заврались. И врете-то как-то глупо. Теперь вы за все ответите. И за уколы тоже…
— По всей строгости французского закона! — с видимым удовольствием добавил Егоров.
— Клянусь, я думал вы киллеры, — метался Троицкий. Его цепкий ум словно судорогой свело. Он понимал, что крепко попался, но до последнего не хотел в это верить. — Меня обманули!