— Луи де Полиньяк, — в последний раз громко сказал он, выходя из ванной.

Уже в постели, куда он лег прямо в халате, не раздеваясь, он вспомнил о цветке, подаренном Марианной. Вскочил, рванул дверцу зеркального шкафа и с ужасом увидел пустую полку. Побывавшая здесь горничная уже убрала засохшее растение, видимо, решив, что это очередная причуда забывчивых богатых клиентов Монте-Карло.

Он закрыл дверцу шкафа и снова улегся в кровать, закрыл глаза. Теперь эта женщина будет жить только в его воспоминаниях, которые обладают неприятным свойством — тускнеть со временем, превращаясь из живого образа в полустертые наброски, воспринимаемые уже без прежнего волнения.

«Можно подумать, что ты не знал, чем все это может кончиться», — сказал сухой рационалист, сидевший в Дронго.

«Знал, — согласился еще не умерший романтик, — все прекрасно знал. Но рассчитывал на чудо».

«Тебе казалось, что Мари сумеет понять, правильно оценит твое положение.

Ты надеялся, что они пощадят Маира, безобидного человека, который никому ничего плохого не сделал. Ты знал обо всем с самого начала, — безжалостно давил рационалист, — и не нужно так сентиментальничать. Мы оба с тобой понимали, чем все может кончиться».

Дронго вздохнул. Оба образа, ведущие непрерывный спор, слились в единого человека. Он встал, снял с себя халат. Подошел к двери балкона. В заливе покачивались белоснежные яхты, даже сюда доносились счастливые голоса отдыхающих.

«Рай на земле, — горько подумал Дронго, возвращаясь в комнату, — рай на земле».

У него не осталось больше иллюзий. Партия закончилась. Осталось, нанести главный, решающий удар. И он точно знал, что именно ему нужно делать.

Глава 41

Через час в дверь постучали. Он открыл. В номер вошел Савельев.

Осунувшийся, бледный. Его тоже выпустили, взяв обещание в течение суток покинуть Монако. Теперь, придя к Дронго, он хотел знать, что происходит. Дронго уже собрался объяснить ему, но в дверь снова постучали.

— Это литовцы, — сказал Дронго, — спрячьтесь и послушайте.

В комнату вошли Хургинас и Стасюлявичюс.

— Мы думали, что вас не отпустят, — обрадованно воскликнул Стасюлявичюс, — но теперь все позади. Вы нашли документы?

— Я вычислил, кто убил вашего дипломата и полковника Лякутиса. Вернее, кто отдал приказ об их ликвидации, — сказал Дронго.

— И кто это сделал?

— Обернитесь на вашего напарника, — посоветовал Дронго.

Стасюлявичюе обернулся. Хургинас побледнел.

— Вы ненормальный, — прошипел он.

— Вы проиграли, — сказал Дронго, глядя в глаза Хургинасу, — вы все равно проиграли.

— Что вы несете? — наконец спросил Хургинас, глядя на Дронго с презрением и ненавистью.

— Я подозревал с самого начала, — признался Дронго, — дипломата убили, а потом вам предложили его личное дело. Это с самого начала вызвало у меня большое подозрение. Обычно после убийства дела такого рода никому не нужны. Они ничего не стоят. Но вам предложили, именно вам. Из чего я сделал вывод о некотором несоответствии этих событий. Мне казалось, они должны были следовать в обратном порядке. Сначала выкупили дело, а уже затем кто-то начал шантажировать вашего бывшего заместителя министра.

Хургинас молчал. Он прошел к стоявшему напротив креслу и опустился в него, по-прежнему не глядя на Стасюлявичюса.

— Вы решили, что вам все позволено, — продолжал Дронго, — и, по существу, узурпировали секретные службы вашей страны.

— Не вам говорить об интересах нашей страны, — зло парировал Хургинас, — вы враг нашего народа. Вас наняли сотрудничать, а вы нас предали.

— О каком предательстве вы говорите? — спросил Дронго. — Сначала вы пытались шантажировать своего собственного заместителя министра иностранных дел, угрожая ему разоблачением его связей с КГБ. Несчастный отказался с вами сотрудничать, твердо решив никогда не повторять своих ошибок. И тогда вы его убрали.

— Докажите, — потребовал Хургинас.

— Несколько дней назад в Гамбурге был застрелен некто Фогель, сумевший войти в доверие к Савельеву и Семенову. Он выкрал одну папку с досье и передал ее вам. Но вы оказались на редкость неразборчивы и решили припугнуть собственного дипломата, заставив его работать на себя. Тем более что ваш бывший заместитель министра состоял в другой партии. — Стасюлявичюс слушал, плотно сжав зубы. По лицу Хургинаса пошли красные пятна, но он молчал. — Затем вы согласились пригласить такого эксперта, как я, чтобы отвести подозрения от вас и вам подобных. Но до этого вы склоняли к сотрудничеству полковника Лякутиса, пообещав ему большую сумму. Он тоже отказался, и вы его убрали.

— Мы ничего не обещали ему, — дернулся Хургинас, — он литовец и должен был понимать интересы своей страны.

— Его родная страна выжила его из своих пределов, — напомнил Дронго, — и не смейте говорить мне о его долге. Он был порядочным человеком, в отличие от вас, Хургинас. Просто у него имелись собственные идеалы, и за это вы его убили.

— Какие идеалы? — разозлился Хургинас. — Он стал предателем собственного народа, всю жизнь служил русским.

— А вы, очевидно, всю жизнь боролись с тем режимом. Хотя бы мне не врите, Хургинас. Я же знаю, что вы довольно долго работали обыкновенным участковым милиционером. И были ни на что не годным работником. За пять лет вы получили всего лишь одну звездочку, и, если бы не некоторая либерализация режима в восемьдесят пятом, вас просто уволили бы из органов милиции за профессиональную непригодность.

Хургинас коротко рассмеялся злобным лающим смехом. Потом спросил:

— Что еще вам удалось раскопать?

— Затем вы решили устранить Лозинского, который договорился о встрече с Сарычевым. Я ошибочно считал, что ваши люди пытали его, стремясь узнать, где состоится встреча. Нет, они пытали его не из-за этого. Они хотели узнать, где проживает в Германии Савельев, но несчастный Лозинский ничего не мог им сказать, и тогда они его убили. — Дронго вздохнул. — Вы прямо исчадие ада, Хургинас. Впрочем, такое случается с профессиональными неудачниками. С Сарычевым у вас вышла накладка. Российские спецслужбы засекли встречу Сарычева с вашим резидентом в Москве. Отдаю должное его телохранителю, он погиб почти героически, но это не меняет дела. Сарычев был арестован, и канал подступа к Савельеву у вас исчез. Тогда вы воспользовались моим звонком. Вы обманули меня, сказав, что вашему заместителю министра никто не звонил. Ему звонил из Берлина двоюродный брат Савельева, который хотел предупредить о том, что Фогель похитил его документы и продал их вашему представителю. Но он позвонил слишком поздно.