Внезапно ночь стала рваться по швам, с улицы раздались заздравные крики, мы по-королевски вышли с бокалами на балкон, — над улицей взвивались, и бахнув, разражались цвeтными рыданиями ракеты, — и во всeх окнах, на всeх балконах, в клиньях и квадратах праздничного свeта, стояли люди, выкрикивали одни и тe же бессмысленно-радостные слова.
Мы всe четверо чокнулись, я отпил глоток.
«За что пьет Герман?» — спросила Лида у Ардалиона.
«А я почем знаю, — отвeтил тот. — Все равно он в этом году будет обезглавлен, — за сокрытие доходов».
«Фуй, как нехорошо, — сказал Орловиус. — Я пью за всеобщее здоровье».
«Естественно», — замeтил я.
Спустя нeсколько дней, в воскресное утро, пока я мылся в ваннe, постучала в дверь прислуга, — она что-то говорила, — шум льющейся воды заглушал слова, — я закричал: «В чем дeло? что вам надо?» — но мой собственный крик и шум воды заглушали то, что Эльза говорила, и всякий раз, что она начинала сызнова говорить, я опять кричал, — как иногда двое не могут разминуться на широком, пустом тротуарe, — но наконец я догадался завернуть кран, подскочил к двери, и среди внезапной тишины Эльза отчетливо сказала:
«Вас хочет видeть человeк».
«Какой человeк?» — спросил я и отворил на дюйм дверь.
«Какой-то человeк», — повторила Эльза.
«Что ему нужно?» — спросил я и почувствовал, что вспотeл с головы до пят.
«Говорит, что по дeлу, и что вы знаете, какое дeло».
«Какой у него вид?» — спросил я через силу.
«Он ждет в прихожей», — сказала Эльза.
«Вид какой, я спрашиваю».
«Бeдный на вид, с рюкзаком», — отвeтила она.
«Так пошлите его ко всeм чертям! — крикнул я. — Пускай уберется мгновенно, меня нeт дома, меня нeт в Берлинe, меня нeт на свeтe!..»
Я прихлопнул дверь, щелкнул задвижкой. Сердце прыгало до горла. Прошло, может быть, полминуты. Не знаю, что со мной случилось, но, уже крича, я вдруг отпер дверь, полуголый выскочил из ванной, встрeтил Эльзу, шедшую по коридору на кухню.
«Задержите его, — кричал я. — Гдe он? Задержите!»
«Ушел, — ничего не сказал и ушел».
«Кто вам велeл…», — начал я, но не докончил, помчался в спальню, одeлся, выбeжал на лeстницу, на улицу. Никого, никого. Я дошел до угла, постоял, озираясь, и вернулся в дом. Лиды не было, спозаранку ушла к какой-то своей знакомой. Когда она вернулась, я сказал ей, что дурно себя чувствую и не пойду с ней в кафе, как было условлено.
«Бeдный, — сказала она. — Ложись. Прими что-нибудь, у нас есть салипирин. Я, знаешь, пойду в кафе одна».
Ушла. Прислуга ушла тоже. Я мучительно прислушивался, ожидая звонка. «Какой болван, — повторял я, — какой неслыханный болван!» Я находился в ужасном, прямо-таки болeзненном и нестерпимом волнении, я не знал, что дeлать, я готов был молиться небытному Богу, чтобы раздался звонок. Когда стемнeло, я не зажег свeта, а продолжал лежать на диванe и все слушал, слушал, — он, навeрное, еще придет до закрытия наружных дверей, а если нeт, то уж завтра или послeзавтра совсeм, совсeм навeрное, — я умру, если он не придет, — он должен прийти. Около восьми звонок наконец раздался. Я выбeжал в прихожую.
«Фу, устала!» — по-домашнему сказала Лида, сдергивая на ходу шляпу и тряся волосами.
Ее сопровождал Ардалион. Мы с ним прошли в гостиную, а жена отправилась на кухню.
«Холодно, странничек, голодно», — сказал Ардалион, грeя ладони у радиатора.
Пауза.
«А все-таки, — произнес он, щурясь на мой портрет, — очень похоже, замeчательно похоже. Это нескромно, но я всякий раз любуюсь им, — и вы хорошо сдeлали, сэр, что опять сбрили усы».
«Кушать пожалуйте», — нeжно сказала Лида, приоткрыв дверь.
Я не мог eсть, я продолжал прислушиваться, хотя теперь уже было поздно.
«Двe мечты, — говорил Ардалион, складывая пласты ветчины, как это дeлают с блинами, и жирно чавкая. — Двe райских мечты: выставка и поeздка в Италию».
«Человeк, знаешь, больше мeсяца, как не пьет», — объявила мнe Лида.
«Ах, кстати, — Перебродов у вас был?» — спросил Ардалион.
Лида прижала ладонь ко рту. «Забула, — проговорила она сквозь пальцы. — Сувсeм забула».
«Экая ты росомаха! Я ее просил вас предупредить. Есть такой несчастный художник, Васька Перебродов, пeшком пришел из Данцига, — по крайней мeрe говорит, что из Данцига и пeшком. Продает расписные портсигары. Я его направил к вам, Лида сказала, что поможете».
«Заходил, — отвeтил я, — заходил, как же, и я его послал к чертовой матери. Был бы очень вам обязан, если бы вы не посылали ко мнe всяких проходимцев. Можете передать вашему коллегe, чтобы он больше не утруждал себя хождением ко мнe. Это в самом дeлe странно. Можно подумать, что я присяжный благотворитель. Пойдите к черту с вашим Перебродовым, я вам просто запрещаю!..»
«Герман, Герман», — мягко вставила Лида.
Ардалион пукнул губами. «Грустная история», — сказал он.
Еще нeкоторое время я продолжал браниться, точных слов не помню, да это и неважно.
«Дeйствительно, — сказал Ардалион, косясь на Лиду, — кажется, маху дал. Виноват».
Вдруг замолчав, я задумался, мeшая ложечкой давно размeшанный чай, и погодя проговорил вслух:
«Какой я все-таки остолоп».
«Ну, зачeм же сразу так перебарщивать», — добродушно сказал Ардалион.
Моя глупость меня самого развеселила. Как мнe не пришло в голову, что, если бы он вправду явился (а уже одно его появление было бы чудом, — вeдь он даже имени моего не знает), с горничной должен был бы сдeлаться родимчик, ибо перед нею стоял бы мой двойник! Теперь я живо представил себe, как она бы вскрикнула, как прибeжала бы ко мнe, как, захлебываясь, завопила бы о сходствe!.. Я бы ей объяснил, что это мой брат, неожиданно прибывший из России… Между тeм, я провел длинный, одинокий день в бессмысленных страданиях, — и вмeсто того, чтобы дивиться его появлению, старался рeшить, что случится дальше, — ушел ли он навсегда или явится, и что у него на умe, и возможно ли теперь воплощение моей так и непобeжденной, моей дикой и чудной мечты, — или уже двадцать человeк, знающих меня в лицо, видeли его на улицe, и все пошло прахом. Пораздумав над своим недомыслием и над опасностью, так просто рассeявшейся, я почувствовал, как уже сказал, наплыв веселия и добросердия.
«Я сегодня нервен. Простите. Честно говоря, я просто не видал вашего симпатичного Перебродова. Он пришел некстати, я мылся, и Эльза сказала ему, что меня нeт дома. Вот: передайте ему эти три марки, когда увидите его, — чeм богат, тeм и рад, — но скажите ему, что больше дать не в состоянии, пускай обратится, напримeр, к Давыдову, Владимиру Исаковичу».