- Но халат был один, - упрямо сказала И, - раздвоилось только то, что было на острове.
- Выпьем для ясности, - предложил Котов. - А то шампанское выдохнется... За то, чтобы все необъясненное и необъяснимое никогда нас не огорчало, а только радовало!
Звякнули бокалы, золотистый напиток разлил по телам веселость и легкость.
- И персики - чудо! - сказала И. - И вообще - все чудесно! Ты - чудо, Котов. Хотя, наверное, большой жулик. Потому что только очень большие жулики могут в июле доставать сорта винограда, которые собирают в октябре, мандарины, которые...
- А может, я волшебник? - прищурился Котов. - Хотите, подарю каждой все, что она больше всего желает?
- Прямо сейчас? - в один голос удивились Тани.
- Именно! Вот пусть каждая загадает, а я попытаюсь это уловить...
Котов решил поставить эксперимент. Он хотел выяснить, какими еще возможностями обладает та сила, которая ему помогает. И потому пожелал узнать, что загадали девушки. Ответ пришел мгновенно. Желания оказались идентичными и примитивными: обе Тани хотели получить по букету ярко-алых роз, по большой хрустальной вазе для этих роз, по флакону французских духов "Шанель №5" и по золотому колечку с маленькими бриллиантами. Котов так отчетливо увидел все эти вещи, что ему даже на секунду показалось, будто они уже появились.
Впрочем, едва Котов дал соответствующую команду, как блеснула очередная вспышка и все возникло на столе: и вазы с розами, и упаковки с духами, и колечки в маленьких коробочках, внутри отделанных красным бархатом...
- Ой... - сказала И растерянно. - Это и правда волшебство!
- А как ты угадал? - спросила Е.
- По фамилии, - усмехнулся Котов, - вы же Хрусталевы - значит, хрусталь. Розы - потому что они означают любовь, а красные - потому что наша любовь страстная. Колечки - символ соединения, с бриллиантами - потому что вы у меня бриллиантовые...
- А "Шанель"?
- Ну, это совсем просто. Каждая женщина хочет иметь "Шанель № 5"!
Они засмеялись. Теперь им было все равно, как Котов угадал и откуда все это взялось. Шампанское ударило в головы, а Владислав разливал коньяк в маленькие рюмки.
- Обычно женщин напаивают перед тем, как... - Таня-И произнесла совсем простое русское слово, будто всю жизнь прожила в общежитии маляров-штукатуров. - А ты все делаешь наоборот!
- Это вы сделали наоборот, - возразил Котов, - и потом - кто вам сказал, что это уже "после того"? Можем мы позволить себе обеденный перерыв?
Они уже не спросили, откуда взялись чашки с горячим черным кофе, хотя Котов сотворил его прямо у них на глазах. В кофе добавили ликера и начали есть пирожные. Котов напоследок угостил девушек мороженым с дольками ананаса. Потом он отнес их, размякших, отяжелевших, одуревших и абсолютно покорных, на свежезастеленную кровать.
Солнце уже вовсю светило, когда Котов наконец начал ненавидеть партнерш и переходить грань.
- Стоп! - сказал Шамбалдыга, когда Котов взялся пороть Тань ремнем. Эдак ты их прибьешь, пожалуй. Рано, рано! Они еще пожить должны. Грехотонны наработать. Да и у самого еще маловато. Отбой!
Команда прошла, и Котов растянулся рядом с Танями. Все трое провалились в черноту глубокого сна.
УТРО СУТОЛОКИНОЙ
Александра Кузьминична, конечно, проспала завтрак и проснулась только к полудню. Но все равно она восприняла окружающий мир так, как его воспринимают те, кто просыпается свежим ранним утром и видит в розоватых лучах солнца какую-то скрытую надежду на нечто прекрасное, хотя и загадочное.
Сутолокина плохо помнила вчерашний вечер и ночь. Как улеглась спать? Каким образом вообще смогла добраться до дома отдыха с Перуновой горы? Именно так отпечаталось у нее в мозгу название того места, где она побывала и увидела свой странный сон. Впрочем, был ли это сон? Сметчица полагала, что да, сон, и ничего более. Однако Великая Женщина, которой Сутолокина себя ощущала там, на горе, была убеждена в том, что ее битва была реальностью... Эта Великая Женщина вселилась в ее сущность и постепенно вытесняла все глупое и суетное. Александра Кузьминична ощущала необыкновенный подъем и избыток сил, которые ей хотелось применить на общее благо, хотя о конкретном применении своей энергии она пока не думала.
Встав с постели и сделав несколько физических упражнений, что было само по себе удивительно, ибо Сутолокина не делала зарядки со времен рождения первой дочери, Александра Кузьминична подошла к зеркалу. Тут ее ожидало важное и весьма радостное открытие.
С лица исчезли следы неудачного сражения с Пузаковой. Более того, Сутолокина обнаружила, что лицо ее вообще выглядит как-то по-иному, совсем не так заезженно и устало, как прежде. Оно приобрело неуловимые новые черты, значительное число морщинок исчезло, пропали какие-то пупырышки и бородавочки, цвет лица стал более приятным, а кроме того, испарилось общее впечатление растрепанности, затюканности и неуверенности. Когда же Александра Кузьминична еще и причесалась, толково, в меру подкрасилась и припудрилась, то стала еще более привлекательной.
Однако Сутолокину это ничуть не смутило. Точнее, не заставило восторгаться. Она лишь отметила, что выглядит нормально, как будто всю жизнь была на сто процентов уверена в своей красоте. Да и вообще она не почувствовала никакого желания немедленно употребить свою неотразимость в корыстных целях. Александра Кузьминична ощутила, что создана для чего-то более высокого, чем простое охмурение холостых мужиков и уж тем более увода мужиков женатых. Пока это Предназначение ей еще не было ясно. Но в том, что таковое есть, и в том, то оно высокое и чистое, Сутолокина не сомневалась.
Поэтому она не удивилась, что, проснувшись, не ощущала никаких реальных или самовнушенных недомоганий, которые ее донимали по приезде. Между тем она знала старую поговорку: "Если вам за сорок и утром у вас ничего не болит, это значит, что вы умерли". Но в своем реальном существовании Сутолокина была убеждена прочно.
Еще более предвещало грядущие великие дела то, что Александра Кузьминична не обожглась утюгом, когда гладила платье, и не опрокинула стул с выстиранной одеждой. Впрочем, сегодня это было в порядке вещей, хотя вчера воспринималось бы как сенсация или нежданный подарок судьбы.
Наконец, самым неожиданным было то, что Сутолокина ни на кого не злилась. Даже на себя! Она не испытывала и чувства вины, словно бы ее тоже кто-то простил, как она простила чету Пузаковых. Она искренне желала им добра и восстановления мира, но никаких комплексов и раскаяний не ощущала.
К Котову у нее было чувство особое. Шамбалдыга оказался прав: в ее душе прописался идеальный Котов. Но такой Котов никаких сексуальных вожделений у Александры Кузьминичны не вызывал. Она лишь ощущала стремление походить на свой идеал и не уступать ему в положительных качествах. Чувство это было аналогично тому, что некогда царило в душе юной пионерки Саши Ивановой, когда она то ли в четвертом, то ли в пятом классе очень хотела быть похожей на дедушку Ленина.