Новый, только что отстроенный дом пожрал пожар, стадо попало в потраву, на табун напал лошадиный сап. Угодья по воле царицына брата, всесильного Бориса Годунова, крепко обкромсали в лучших пахотных местах, отрезали также весь лес и передали ближнему монастырю. Настоятелем этого монастыря был родич нынешнего патриарха Иова, ну а тот Иов, как известно, из рук Годунова ест и всякой пакости его потатчик…
Так что щедрый кус, полученный в обмен на Юшку, Нелидовым впрок не пошел.
– Богдан! Да вставай, кому говорят! – взвизгнула Варвара, и Нелидов оторвал наконец голову от плоской подушки, набитой соломенной трухой.
– Что стряслось? Опять пожар? – спросил, угрюмо подумав, что лучше бы сгореть в огне с чадами, домочадцами и жалкими остатками подворья, чем жить такой жизнью.
Нет, пожаром, к сожалению, не пахло. За окном было черно, темно в доме, лишь в руках у Варвары дрожала лучинка.
– Слава те, продрал наконец глаза! Гость к нам.
– Какой еще гость?!
Незваный гость, как известно, хуже татарина. Но в нелидовском унылом, захолустном житии это какое-никакое, а все ж развлечение. Может, путник весть благую привез о том, что Бориска Годунов подавился жирным куском да подох, а царь Федор Иванович встряхнулся, умишком поднапрягся, вспомнил былые заслуги, некогда оказанные русским государям Нелидовыми, решил былые долги вернуть неправедно обиженным…
Ага. Как же! Растопыривай мошну, сейчас в нее алтыны полетят!
– Гость? А где он?
– На крыльце стоит.
– Чего же в дом не зовешь?
– Так не идет! Просит тебя к нему выйти.
И то. Впустишь гостя – разговор детей разбудит, начнут орать, просить есть, а чем их накормишь?
Богдан Григорьевич сполз с лавки и, почесывая над исподниками тощенькое пузцо, потащился на крылечко.
Луна чуть светила, но этого вполне было достаточно, чтобы разглядеть необыкновенно толстого человека, скорчившегося на ступеньках.
«Вот стать! – завистливо подумал Богдан Григорьевич. – Небось жрет до брюшного треска что утром, что в полдень, что вечером!»
При звуке его шагов толстяк поднял голову, выпрямился, и Нелидов уразумел, что человек-то обычный, только на руках держит тяжелую ношу. Что-то вроде большого узла.
Незнакомец устроил узел на ступеньках, поднялся.
– Челом тебе, Богдан Григорьевич, – проговорил устало. – Как живешь-здравствуешь?
– Да разве это жизнь? – с привычной унылостью вопросил Нелидов. – Врагу не пожелаешь.
Он напряженно всматривался в лицо гостя, однако и луна светила бледновато, и голос того звучал тихо, хрипло. Нелидову этот человек был явно незнаком, а между тем разговаривал гость дерзко и без околичностей, как со своим.
– Дома только свои? – спросил он, вглядываясь в неосвещенные окна. – Чужих нету?
Вот тут-то в душе Нелидова первый раз ворохнулась тревога. Не беглый ли к нему притащился? Не противник ли властям? Не станет ли приюта просить? И что это за ноша у него? Не краденое ли добро? Не нагрянут ли по следу стражники? От них потом не откупишься, да и откупаться особо нечем.
– Прости, сударь, от скудости бытия своего умишком ослабел, – жалобно проговорил Нелидов. – Вроде как знаю тебя, а припомнить имя не могу. Не сочти за обиду, назовись, какого роду-племени.
Человек воровато глянул через плечо, потом посмотрел на дверь, ведущую в дом. Нелидов тоже обернулся к двери и на всякий случай – вдруг Варвара там подслушивает? – погрозил темноте кулаком. Но человек, видимо, решил, что береженого Бог бережет: решил не доверять свое имя ночи, а склонился к самому уху Нелидова и назвался глухим шепотом.
Богдан Григорьевич отпрянул и вытаращился на гостя во все глаза. Да, он не был знаком с этим человеком, однако имя было громкое. Вряд ли сыскался бы в России человек, который не слыхал бы его, хотя в последние годы былую славу этого рода всячески пытались умалить и потеснить.
Нелидов уже готов был пасть в ножки гостю, но природная недоверчивость взяла верх.
Почему он должен верить неизвестному на слово? Вот так придет невесть кто, назовется хоть царем Борисом, хоть самим Валтасаром, хоть тем именем, которым назвался незнакомец, а ты ему верь, разбивай лоб в поклонах! А голова на плечах всего одна, разобьешь ее – другую взять негде будет.
– Ну что ж, почет такому гостю, коли не врешь, – молвил осторожно. – Только, прости, не привык я на слово верить. Чем докажешь?
– Погляди сюда, – сказал незнакомец и склонился к узлу, который тихонько лежал на ступеньках. – Вот мое доказательство!
Узел не узел, но его ноша оказалась прикрыта плащом. Человек откинул краешек, Нелидов вгляделся…
– Что за притча! – пробормотал, не веря глазам. – Быть того не может!
– Может, может, – успокоил гость. – То и есть, что зришь пред собой. Ну как? Теперь веришь, что я тот и есть, кем назвался? Можно в дом теперь взойти? Устал я с дороги, до смерти устал! Помощь нужна…
Нелидов резко натянул край плаща на то, что лежало на ступеньках. Он не хотел это видеть! Не хотел!
Перекрестился:
– Ой, враг меня мутит! Наваждение бесовское! Сгинь, пропади, сила нечистая!
– Полно выкликать, Богдан Григорьевич, – с досадой сказал человек. – Что ты, ей-богу, словно баба беременная, кудахчешь? Лучше помоги!
– Нет-нет! – пробормотал Нелидов. – Не верю я тебе! Ничего не знаю, тебя не знаю, никого не знаю!
– И Богдана Яковлевича Бельского не знаешь? – со злой насмешкой спросил гость. – Кума своего? Неужто забыл, как он сына твоего крестил? Юшку?
– Бельского знаю, – часто закивал Нелидов. – Да, крестил он сына, так что ж? Эвон когда это было. Вот уж пять годков не видал я ни Бельского, ни Юшки. Да и к чему сии старые дела вспоминать? Иди-ка лучше туда, откуда пришел, добрый человек. Иди подобру-поздорову! А мне душу не мути. Я тебе в твоих делах не помощник. И так с корки на корку перебиваемся, да еще в баловства разные мешаться? Нет уж, поищи для сего кого богаче, кого могутнее, а мы – люди маленькие, невидные, на нас наступи крепкий человек – только мокрое место останется…
Он молотил и молотил языком, сам не соображая, что говорит, и не удивлялся, что глаза у гостя только что на лоб не лезут.