– Сударь мой, пан посол, разве тебе не ведомо, что всякий человек, коему русский государь оказывает почтение и посылает что-то со своего стола, обязан встать в знак благодарности?
Гонсевский поставил кубок на стол и заносчиво поглядел на Димитрия: вот же пся крев! Ну и возомнил о себе этот самборский конюх!
– Прими мою нижайшую благодарность, государь, однако же посол короля польского не должен…
– Коли так, не гневайся, когда тебя выбросят в окно за непослушание, – перебил его Димитрий и сделал знак Маржерету, стоявшему в дверях, а тот уже вскинул руку, готовясь отдать команду своим алебардщикам…
Олесницкий пнул соседа в бок, и Гонсевский вскочил, перекосившись от боли и гнева.
– Ах, панове! – защебетала панна Марианна… «О раны Христовы, – подумал Гонсевский, – ее теперь и мысленно так нельзя называть! Не Марианна, а Марина, и не панна, а царица! Но надо отдать ей должное: она изо всех сил старается отвести грозы». – Вы только взгляните! Камни и в самом деле необычайно хороши!
Она раскрыла шкатулку и принялась пропускать меж пальцев низки жемчуга, поигрывать изумрудами и алмазами…
Димитрий с удовольствием склонился к ней и со знанием дела заговорил:
– Магнит, как вы знаете, имеет великое свойство, без которого нельзя плавать по морям, окружающим землю, и без которого невозможно узнать ни стороны, ни пределы света. Гроб персидского пророка Магомета благодаря магниту висит над землей в их магометанской мечети в Дербенте. Вот так.
А вот прекрасный коралл и прекрасная бирюза. Этот алмаз – самый дорогой из всех и редкостный по происхождению. Я никогда не пленялся им, а напрасно: он укрощает гнев и сластолюбие, помогает сохранить воздержание и целомудрие; маленькая его частица, стертая в порошок, может отравить в питье не только человека, но даже лошадь. Я особенно люблю сапфир. Он усиливает мужество, веселит сердце, приятен всем жизненным чувствам, полезен в высшей степени для глаз, очищает их, удаляет приливы крови к ним, укрепляет мускулы и нервы.
Димитрий увлекся, глаза его засияли. Послы осторожно переглянулись: кажется, гроза миновала…
– Танцевать, господа! – воскликнула Марина, которая не любила долго сидеть на одном месте, особенно после сытного ужина. – Кадриль!
Послы с удовольствием выбрались из-за столов.
– Поглядите сначала сюда! – позвала их царица. – Завтра начнется у нас маскарад, вот какую маску я сделала для моего супруга.
Она показала склеенную из бумаги и материи личину с необычайно суровым выражением. Брови сведены, губы грозно сложены.
– Что это? Кто это? – притворяясь испуганным в угоду царице, пробормотал Гонсевский, а Олесницкий, подражая приятелю, даже перекрестился.
– Как, вы не узнали, господа? – засмеялась чрезвычайно довольная Марина. – Да ведь это Немезида, богиня мести! Она покарала всех гонителей Димитрия, мы должны воздать ей почести!
– Ах вон что…
По мнению Гонсевского, сия Немезида более всего напоминала чудовище ада, однако не станешь же спорить с царицею. Но намек на месть и мстительность послам очень не понравился… Ох-хо-хо, что же это будет, панове?!
Сорок человек музыкантов грянули на своих инструментах, и началась кадриль. В первой паре вышли Марина с Димитрием, паны послы подхватили Барбару Казановскую и Ядвигу Тарло.
Марина танцевала чудо как хорошо – истинная нимфа, которая порхает, не касаясь земли! Пары менялись, фигуры шли своим чередом, как вдруг Димитрий громко хлопнул в ладоши, и музыка враз стихла. Гонсевский, черед коего как раз пришел танцевать с Мариною, оглянулся с неудовольствием – и наткнулся на тяжелый взгляд царя.
– Господин посол, – негромко проговорил Димитрий, – ты танцуешь с русской царицей. Изволь снять магерку!
Гонсевский на время онемел от такой невиданной наглости. Да ведь статус посла…
– Коли не желаете, панове, то готовьтесь к тому, что ваши головы снимут вместе со шляпами, – почти добродушно осведомил их Димитрий.
Шляпы слетели. Головы остались на плечах, причем на лицах послов сияли самые приятнейшие улыбки. Конечно, они чувствовали себя униженными, однако… Однако в посольских кругах еще с конца минувшего века рассказывали некую историю об Иване Грозном, который велел приколотить шапки к головам каких-то строптивых азиатов, никак не желавших обнажить пред ним головы.
Какое зловещее совпадение! Да, воистину это русское яблочко упало очень недалеко от своей сумасшедшей яблоньки!
Подумав об этом, послы принялись веселиться изо всех сил. Вечер кончился чудесно…
Жаль, что на этом празднестве не было английского господина по имени Еремей Горсей. Он мог бы указать на еще одно совпадение, не менее зловещее. Государь Иван Васильевич Грозный, отец Димитрия, тоже очень любил разглядывать драгоценные камни из своей сокровищницы. Однажды Еремей Горсей при сем присутствовал и мог бы подтвердить: о магните, алмазе, бирюзе, сапфире и прочих камнях Димитрий говорил почти слово в слово то же, что и Грозный.
Это было в последний вечер жизни русского царя…
День 16 мая начался спокойно, а вот около четырех часов пополудни начали твориться дивные дива. На прекрасном голубом и совсем безоблачном небе со стороны Польши поднялись облака, подобные горам и пещерам. Посреди них явственно видно было льва, который поднялся и исчез, затем верблюда и, наконец, великана, который тотчас исчез, словно заполз в пещеру, и, когда все это исчезло, с земли все явственно увидели висящий в небе город со стенами и башнями, из которых выходил дым, и этот город также исчез. Картина выглядела так совершенно и отчетливо, словно некий художник нарочно расположил все на ней в изрядном порядке. Зрелище было настолько необычное, что многие боялись смотреть на него и разбегались по домам.
Пан Казимир Полонский, которого близкие друзья называли чаще просто – пан Казик, вышел из оружейной лавки в прескверном настроении, и созерцание изменяющегося неба не улучшило состояния его духа. Напротив, неприязнь пана Казика ко всему миру только усилилась. Ведь всякому известно: смешение фигур на небесах может предвещать как беду, так и радость. Звери – Бог с ними, что они означают, неведомо, тем паче что ни львов, ни верблюдов пан Казик вживе не видал, а знал о них только понаслышке. Но вот разрушенный город наверняка предвещает беду!