— Натурщик — какой-то рабочий, — бросил он, когда Лили обернулась.
— Откуда ты знаешь?
— Суди сама — руки и лицо у него обгорели до черноты. Значит, он много времени проводит под открытым небом. И все ладони в мозолях.
— Вероятно, джентльмены из общества вряд ли согласились бы позировать нагишом, — предположила Лили.
И смущенно потупившись, добавила:
— Хотя, если честно, я подумываю заказать твой портрет.
Джулиан расхохотался. Вот так сюрприз. Сказать по правде, Лили не переставала удивлять его.
— Нет-нет, ты не так меня понял. — Лили вспыхнула, сообразив, о чем он думает. — Одетым, конечно. Просто портрет во весь рост, чтобы повесить у нас в доме. И миниатюрную копию с него, которую поставлю у себя на столе.
Неплохая мысль.
Они остановились перед картиной, на которой была изображена молодая мать, купающая ребенка. Джулиан невольно удивился, как она затесалась в галерею, предназначенную исключительно «для джентльменов», ведь в ней не было никакого намека на эротику — чисто бытовой, даже на редкость целомудренный сюжет. Художник изобразил их перед камином, малыш весело плескался в ванночке, а мать, опустившись возле него на колени, с любовью наблюдала за ним. Распущенные волосы рассыпались по плечам — она склонилась к голенькому малышу, чтобы намылить ему спинку. На молодой матери не было ничего, кроме тонкой рубашки — мокрое полотно прилипло к телу, обрисовывая пышную грудь и изящно округленные бедра. Поражало искусство, с которым художнику удалось передать на полотне нежно розовеющую плоть, просвечивающую сквозь влажную ткань сорочки.
— Кто автор этой картины? — неожиданно спросила Лили.
— Некий Конрад Марли, — почтительно ответил владелец галереи.
Лили, сдвинув брови, снова принялась разглядывать картину.
Джулиан, тронув ее за руку, вопросительно поднял брови.
Лили, смутившись, покосилась на маячившего за спиной хозяина.
— Произнеси по буквам, — знаками попросила она.
Джулиан улыбнулся. Взяв руку жены, он почтительно поднес ее к губам, не обращая внимания на удивленный взгляд хозяина. Бедняге никогда не понять значения скромной победы, которую ему только что удалось одержать.
Они с Лили часами практиковались, переговариваясь на языке жестов, но впервые она рискнула прибегнуть к нему при посторонних. Джулиан догадывался, почему она стеснялась делать это на людях. Во-первых, это было бы попросту невежливо — учитывая, что присутствующие ничего бы не поняли. Лили никогда бы не прибегла к языку жестов, будь они в компании друзей. А вот при слугах или в присутствии кучера — другое дело. Впрочем, Лили все равно стеснялась.
Джулиан понимал, сколько мужества для этого требуется.
Слава Богу, с Лили никто не посмеет обращаться так, как всю жизнь обращались с его матерью. Она богата и по рождению принадлежит к самой высшей знати — ни одному лавочнику и в голову не придет захлопнуть дверь у нее перед носом. Уличные попрошайки не посмеют выкрикивать ей вслед оскорбления. И тем не менее даже Лили приходится мириться с тем, что люди брезгливо сторонятся ее. Достаточно вспомнить тетку Беатрис, эту мерзкую ханжу.
Но сейчас Лили, фигурально выражаясь, послала к черту все ее мерзкие наставления, обратившись к нему на языке жестов. Даже если это заставляло окружающих чувствовать себя неловко.
Джулиан повторил фамилию художника по буквам, тщательно выговаривая их одну за другой, чтобы Лили было легче понять.
— Мистер? — уточнила она.
Джулиан кивком головы подтвердил, что да, речь идет о мужчине.
Лили повнимательнее присмотрелась к картине.
— Нет. — Она со вздохом покачала головой. — Эту картину писала женщина. Готова поспорить на что угодно, что это так.
— Откуда такая уверенность?
Лили кивком головы указала на пухлую, в перевязочках, детскую ручку.
— Посмотри, как натурально выгладит рука малыша. У мужчины так не получилось бы — у них дети всегда выходят либо слишком тощие, либо, наоборот, слишком толстые.
Джулиан озадаченно уставился на жену.
— Кажется, я догадываюсь, что ты имеешь в виду, — задумчиво протянул он. Все дамы из общества худо-бедно умели обращаться с кистью, поскольку в детстве брали уроки рисования. Однако если художница хотела добиться признания, — чтобы ее картины воспринимали всерьез и платили за них хорошие деньги, — ей пришлось бы назваться мужским именем.
Лили, задумчиво склонив набок голову, продолжала разглядывать полотно. Джулиан уже решил, что непременно купит его, раз оно так понравилось Лили. Оставалось решить, что лучше — купить его прямо сейчас или вернуться попозже и сделать Лили сюрприз.
Он еще ломал над этим голову, когда Лили вдруг преподнесла сюрприз ему.
— Мне кажется, я беременна, — воспользовавшись языком жестов, сообщила она.
У Джулиана перехватило дыхание. Мысли замерли. Сердце остановилось. Потом сердце ударило, как электрическим разрядом, и оно рванулось галопом. А мысли так и не догнали его, остались позади, в оцепенении и безмолвии. Привычный мир, в котором он жил, вдруг словно съежился до размеров картины.
Ощущение было такое, словно кто-то невидимый, но могущественный, коснувшись его, разом заставил Джулиана уменьшиться в размерах, после чего поместил его в рамку. Удивительнее всего было то, что это нисколько его не стесняло и вообще не причиняло ни малейшего неудобства. Скорее наоборот — позволяло расставить все по своим местам. Он как будто увидел себя со стороны — вернее, их с Лили и их будущего ребенка. А весь остальной мир, то, что оставалось за пределами рамы, вдруг словно подернулся дымкой, сделавшись зыбким, расплывчатым и совершенно не важным.
От волнения лишившись речи, Джулиан незаметно обнял жену за талию.
Лили чуть заметно порозовела. А потом вдруг улыбнулась, и на щеках ее запрыгали ямочки.
— Я пока не уверена, — чуть слышно прошептала она.
А вот Джулиан был совершенно уверен. Не пройдет и года, как в этом мире появится еще один пухленький розовощекий младенец. И этот малыш будет плоть от плоти его, Джулиана, и плоть от плоти Лили, он свяжет их навсегда узами, которые невозможно будет разорвать. Глядя на изображенную на картине юную мать, Джулиан вдруг понял, почему Господь, желая явить миру свое величайшее чудо, придал ему облик беспомощного младенца. Потому что ничего более потрясающего… более божественного просто невозможно себе представить, подумал он.
Всевышний в своей доброте послал ему еще один шанс. Теперь у него наконец появилась возможность все изменить. Он вдруг поймал себя на том, что не чувствует себя ублюдком, никогда не знавшим имени родного отца. Он стал взрослым мужчиной, мужем… а вскоре ему самому предстоит стать отцом. Он обрел семью… и его семья будет пользоваться всеми преимуществами, которых не знал он сам. Его жене не придется жертвовать собой ради счастья их ребенка. Его сын будет брать уроки латыни и греческого… он никогда не узнает, что такое голод, нужда и безденежье.