— Твое тело само знает, что ему делать, Мина, — часто повторял он. — Плод здоров и силен. Будем радоваться этому.
В начале декабря снегопад покрыл город сверкающим белым покрывалом. Я целые дни проводила в невероятно богатой библиотеке, которую граф собирал на протяжении столетий. По ночам мы обычно гуляли в парке, и благодаря лежавшему повсюду снегу и собственному обострившемуся зрению, я видела после наступления сумерек так же хорошо, как и в разгаре дня. Птицы, животные, деревья — все они жили удивительной ночной жизнью, скрытой от глаз обычных людей, и я затаив дыхание наблюдала за дивным представлением, которое разыгрывала в лунном свете природа. Порой мы посвящали вечера чтению или же, уютно устроившись в гостиной, строили планы на ближайшее будущее. О том, что впереди у нас вечность, мы более не упоминали. Я не имела понятия, сколько лет человеческой жизни мне отпущено на этот раз, и дабы не терять времени даром, принялась учиться играть на фортепиано. В один прекрасный день в нашей гостиной появилась дивная старинная арфа. Едва прикоснувшись к ее струнам, я влюбилась в их мелодичные звуки. Я уже воображала, как буду играть малышу колыбельные.
Как-то раз, на второй неделе рождественского поста, в один из тех коротких зимних дней, когда сумерки начинают сгущаться, так и не дождавшись рассвета, мы с графом сидели в гостиной.
— Кто-то идет, — заметил он, подняв голову от газеты.
В течение нескольких недель ничто не нарушало нашего безмятежного существования, и беспокойство, мелькнувшее во взгляде графа, заставило меня насторожиться. Он резко встал, бросив газету на пол, подошел к дверям и замер. Я с удивлением заметила, что рука его непроизвольно сжалась в кулак.
— Это Харкер, — отрывисто бросил он, повернувшись ко мне. — И с ним еще какой-то тип.
Стоило ему произнести это, я сама почувствовала приближение Джонатана. Все мои ощущения были поразительно отчетливыми — я слышала скрип открываемых Джонатаном ворот, хруст снега под его ногами. Да, он был не один, я тоже это знала. Спутник его, вне всякого сомнения, был мне знаком, но пока я не могла определить, кто он. Про себя я отметила, что способности мои развиваются; прежде я улавливала на расстоянии лишь вибрации, исходившие от графа. Теперь я с такой же ясностью улавливала вибрации, испускаемые Джонатаном. Эти вибрации, рождавшиеся в глубине его существа, говорили о нем куда больше, чем звук голоса или походка. Я знала, он рядом, и я знала также — возможно, это подсказал мне наш ребенок, — что мне необходимо встретиться с ним и выслушать его.
— Если не возражаешь, я приму Джонатана в гостиной, — обратилась я к графу.
— Мне это не по душе, — покачал он головой и, прикрыв на мгновение глаза, втянул носом воздух. — Я ощущаю аромат опасности.
Я догадывалась, что граф, привыкший считать Джонатана слабым и малодушным, не ожидал от него подобной смелости. И теперь он пытался скрыть от меня свою растерянность.
— Не волнуйся, я сумею за себя постоять, — сказала я. Интуиция подсказывала, что мне ничего не угрожает. — Возможно, опасность нависла над самим Джонатаном, — предположила я. — И он явился сюда, чтобы попросить помощи.
«Его проблемы более не имеют к тебе отношения, Мина», — беззвучно произнес граф.
— Я всегда буду чувствовать вину перед ним, — возразила я. — Если бы он не познакомился со мной, ты бы не стал вмешиваться в его жизнь, и Джонатан был бы сейчас здоров и счастлив.
Некоторое время мы молчали, сверля друг друга глазами. Наконец граф понял, что не сможет переубедить меня.
«Я буду за вами наблюдать», — безмолвно бросил он и вышел из комнаты.
Я распахнула дверь прежде, чем Джонатан успел постучать. Человека, стоявшего рядом с ним, я узнала с первого взгляда. То был Моррис Квинс. Оба джентльмена, облаченных в толстые теплые пальто, неловко ежились и переминались с ноги на ногу — то ли от холода, то ли от смущения. За то время, что я не видела Квинса, он заметно постарел. Вокруг глаз и около рта прорезались морщины, губы, прежде постоянно игравшие в улыбке, были уныло опущены уголками вниз, на щеках играли желваки. Джонатан, напротив, избавился от виноватого и затравленного выражения, которое не сходило с его лица с тех пор, как он вернулся из Австрии. Взгляд его был ясен, челюсти решительно сжаты.
Я пригласила их в гостиную, однако они продолжали переминаться на пороге.
— Было бы предпочтительнее, если бы ты пошла с нами, Мина, — заявил Джонатан. — Мистер Квинс хочет поговорить с тобой.
— Ничто не мешает ему сделать это здесь, — сказала я, понимая, что уходить из дома мне ни в коем случае не следует. Это не входило в мои планы и неизбежно привело бы в ярость графа.
— Он дома? — осведомился Джонатан, заглядывая в гостиную. — Не думай, что я боюсь его, Мина, — изрек он прежде, чем я успела ответить. — Я готов встретиться с ним лицом к лицу. Но мне не хотелось бы подвергать опасности тебя. Или ребенка, — добавил он, бросив взгляд на мой живот. — Но я не мог не прийти, ибо уверен, ты должна знать о том, что случилось.
— Ни мне, ни ребенку, ни кому бы то ни было еще ровным счетом ничего не угрожает, — заверила я, слегка погрешив против истины. Стоило мне увидеть Морриса Квинса, ставшего главной причиной гибели Люси, в душе моей поднялась целая буря. Я не была уверена, что справлюсь с желанием придушить его.
Визитеры переглянулись и, поняв, что другого выхода нет, вслед за мной вошли в гостиную. Никто из них не стал садиться.
— Представляю, сколь низкого мнения вы обо мне, мисс Мина, — торопливо заговорил Квинс. — Я знаю, вы не сомневаетесь, что прошлым летом я самым безжалостным образом соблазнил и бросил Люси. Но уверяю вас, это не так.
Я молча опустилась на диван, всем своим видом показывая, что ожидаю дальнейших объяснений. Джонатан нерешительно уселся на стул рядом со мной. Квинс на протяжении всего своего рассказа ходил по комнате туда-сюда. По его словам выходило, что он оставил Люси лишь для того, чтобы, вернувшись в Америку, примириться со своими родителями и сообщить им о своем намерении жениться и заняться бизнесом.
— Я начал сознавать, что художника из меня не выйдет, — признался он, сокрушенно покачав головой. — Прочтя в газете историю о монстре, напавшем на Люси, я испытал настоящий шок. Конечно, все это было полнейшим бредом, однако я понял, что наши тайные отношения могут стать причиной самых тягостных и рискованных ситуаций. Я бросился к ней, но ее мамаша заявила, что Люси больна и никого не принимает. Наверное, следовало прорваться к Люси во что бы то ни стало, но мне не хотелось окончательно падать в глазах миссис Вестенра, которая и без того меня презирала. Я поспешно нацарапал несколько строк, и она пообещала передать мое письмо Люси. Артуру я тоже отправил письмо, в котором сообщал, что мы с Люси любим друг друга и намерены пожениться. Я надеялся, что в качестве джентльмена и моего друга он оставит всякие помышления о браке с ней.
Прибыв в Америку, я незамедлительно послал Люси телеграмму, в которой умолял ее дождаться моего возвращения. Каждый день я писал ей по письму, но ни на одно из них не получил ответа. Проведя в Америке несколько недель, я вернулся в Лондон и узнал, что Люси вышла замуж за Артура и умерла.