Он уже претерпел худшую боль, какую только можно вообразить, и остался жив. На этот раз должно быть легче. Он должен действовать умело и правильно, как действовал всю свою жизнь. Он сыграл свою роль с достоинством и — если пристало выражаться так о самом себе — с величием, достойным подражания. А теперь настало время откланяться и предоставить истории идти своим путем.
* * *
Авлет, Аммоний, Архимед и царевна встретились с народным трибуном в его доме на Палатинском холме, поскольку Клодия не приняли бы в доме Помпея. Они пришли лишь вчетвером — так было условлено. Никакого оружия, никаких телохранителей. Никто не входит в дом Клодия вооруженным. Клеопатре было позволено явиться, поскольку не было времени спорить с ней; к тому же Авлет опасался, что Клодий и его люди могут обмениваться тайными сведениями на своем языке.
Дом был окружен охраной. Солдаты были вооружены так, будто собирались воевать. Они остановили царя и его спутников на подходах к дому, обыскали мужчин, а затем по команде хозяина дома расступились, чтобы царь и его родичи могли пройти сквозь высокую сводчатую дверь в вестибюль дома Клодия. Дом не был ни столь новым, ни столь великолепным, как жилище Помпея, — маленький городской домик, выстроенный в те дни, когда Римская империя еще не была столь обширна и римские патриции не успели запустить руки в сокровища, собранные со всего света. Однако скромная обитель Клодия украшалась впечатляющей коллекцией греческих статуй и напольной мозаикой, в пасторальном стиле изображавшей сельскую жизнь Италии. Клеопатра сочла мозаику очаровательной. Ничто в обстановке не выдавало того могущества, которым был наделен хозяин.
— Зачем же ты привел ребенка на нашу встречу? — вопросил Клодий.
Он встал, чтобы поприветствовать гостей, а затем предложил им присесть на диваны, застланные ткаными покрывалами.
— Моя дочь — избранная наследница, — ответил царь, откидываясь на мягкие диванные подушки. — Наш обычай таков, что страной правят царь и царица, бок о бок. Царевна Клеопатра обучена законам царствования. Она говорит на многих языках, включая и ваш. Ей нет цены как дипломату.
Клодий поклонился Клеопатре, но удивление так и не исчезло с его лица. Он казался ниже, нежели другие римляне, которых ей доводилось встречать, а волосы и лицо у него были светлее. Он говорил на греческом языке без малейших ошибок и с безупречным произношением. Несмотря на свою ужасную репутацию, он был образованным последователем греческой культуры, столь презираемой его собратьями-римлянами. Однако Клеопатру не могли обмануть его волнистые локоны и ровные и белые, словно у ребенка, зубы: под приятной маской таился демон, управлявший всеми поступками этого человека.
— Что такого особенного я могу сделать для тебя, владыка? — спросил Клодий у царя после того, как гостям принесли угощение и напитки. — В конце концов, ты — гость Помпея Великого. Что я могу сделать такого, чего не может этот добрый человек? — продолжил он шутливым тоном.
Авлет не намеревался вдаваться в подробности своих затруднений в отношениях с Помпеем, поскольку он слишком хорошо ощущал то напряжение, которое существовало между этими двумя людьми.
— Посольство предателей высадилось в Путеолах и намеревается вести речи против меня и моего дела. Я хочу избавиться от них прежде, чем их выслушает Сенат. Несмотря на личину дружелюбия, которую они носят ныне, они — лишь инструменты клики, глубоко ненавидящей все римское. Ты сослужишь службу мне, себе и своей стране, если избавишься от них.
— Будучи трибуном, я живу для того, чтобы служить гражданам Рима, — отозвался Клодий. — Дай мне минуту.
Некоторое время он сидел молча, то и дело вскидывая брови, улыбаясь озорной улыбкой и подергивая плечами. Царь не знал, что предпринять по этому поводу, однако Аммоний вскинул мясистую ладонь, призывая царя не противоречить странностям Клодия. Наконец Клодий сделал глубокий вдох, словно выходя из транса.
— Владыка, я провел последние дни в размышлениях над иным вопросом. Полагаю, мы можем объединить наши цели и обратить двойной выпад против тех, кто так досаждает нам и тем, кого мы любим.
— Поведай нам твои мысли, добрый человек, — промолвил царь.
— Мне кажется, что нас обоих заботит вопрос — как бы защитить наши семьи. Ты хранишь трон для дочери, будущей царицы, а я погряз в трудноразрешимой ситуации, касающейся моей возлюбленной сестры, для которой ныне настали тяжкие времена.
— Продолжай, продолжай.
Видя нечто столь похожее на готовность действовать, Авлет едва сдерживал нетерпение.
— Моя возлюбленная сестра Клодия имела несчастье стать предметом страсти для неистового поэта Катулла. Он пишет непристойные поэмы, в которых подробно описывает свои больные фантазии касательно ее безупречной персоны.
Могло ли действительно оказаться так, что сестра Клодия стала музой эротических поэм Катулла? И если так, то был ли Клодий тем самым братом, с которым у нее был пресловутый кровосмесительный роман? Клеопатра ощутила дикий восторг, но подавила его: не следовало демонстрировать любовь к поэмам Катулла брату сначала чтимой, а затем презираемой Лесбии. В голову Клеопатре пришла мысль, что она могла бы воспользоваться этой встречей с Клодием, чтобы хотя бы мельком увидеть прославленную красавицу… или даже самого поэта.
— Что же общего у этого поэта с моей нуждой? — нетерпеливо спросил царь.
— О, конечно же, поэт тут совершенно ни при чем. Никто не обращает на него внимания. Но видишь ли, моя сестра была проклята богами, наделившими ее необыкновенной красотой, слишком притягательной для смертных мужчин, чтобы они могли сопротивляться ей. Один взгляд на нее — и они словно бы сходят с ума. «Если бы я только могла обратить их в камень! — крикнула она мне лишь вчера. — Тогда они не смогли бы причинить мне вреда».
Клодий заморгал, когда его голос поднялся до пронзительного крика, имитирующего голос разгневанной женщины.
Царь внимательно смотрел на Клодия, терпеливо ожидая, пока тот откроет наконец, что же общего между его заботами и неприятностями Клодия.
— Мою сестру обманул некий распутный лживый повеса, Целий Руф. Она отдала ему огромную сумму денег и все свои украшения, дабы он мог продвинуться на политическом поприще, но вместо этого он продал драгоценности, чтобы заплатить свои игорные долги.
Клодий закатил глаза и потер ладони.
— Я пришел к нему, чтобы потребовать деньги моей сестры обратно, но нашел его в состоянии обычного утреннего оцепенения. Он скорчился в углу и хныкал: «О Клодий, не бей меня, пожалуйста. Я всего лишь бедный человек. Клодия уверяла, что я могу оставить драгоценности себе. Она действительно так сказала. Ты же знаешь, я никогда не сделаю ничего во вред тебе или твоей сестре».
Воспроизводя слова любовника сестры, Клодий говорил тем же самым пронзительным голосом.
Царь молча смотрел на римлянина.
Клодий вновь перешел на обычный тон и начал излагать свой план: как избавиться от врагов Авлета, навлечь отмщение на Целия Руфа и убить философа Диона, который остановился в городе, в доме богатого всадника Луццея.