Теперь, стоя на палубе ладьи, она ожидала, пока солнце полностью выйдет из-за горизонта и рассвет настанет окончательно. В этот священный миг и начнется путешествие по реке, которое ей, Клеопатре, предстоит возглавить. Гребцы окунули золоченые весла в воду. Медленно скользя по воде, ладья начала свой путь вниз по Нилу к маленькому городу Гермонтису, где размещался Бухеум. Царица стояла спиной к быку. С одной стороны от нее занял место верховный жрец храма, а с другой — Реджедет. Их бритые головы плыли сквозь утренний туман, словно сияющие шары. Ни один из жрецов не смотрел на царицу — их взоры были устремлены строго вперед, как будто незримые лучи, исходящие из глаз, озаряли путь ладье.
Поверх парика Клеопатры была надвинута тяжелая корона Исиды — серебряная сфера, обрамленная бронзовыми рогами Хатхор, богини-коровы, и от этого у царицы страшно болела голова. Ей приходилось изо всех сил напрягать шейные мышцы, чтобы рога не свалились набок. Несомненно, думала она, нужна божественная сила, чтобы носить такой головной убор ежедневно. Клеопатра стояла совершенно неподвижно, сосредоточив все внимание на том, чтобы держать осанку, как научила ее Хармиона еще в детстве.
Наконец змея обогнула излучину реки, за которой показалось небольшое скопление зданий — собственно, это и был Гермонтис. Отмели у западного и восточного берегов поросли каким-то странным растением, так густо, что не было видно кромки воды. Клеопатра никогда не встречала ничего подобного этим белым стеблям, неподвижно застывшим на темном фоне медленно катящихся вод. Казалось, она прибыла в иную страну, где природа дарит людям небывалые дары.
Но когда берега стали видны более отчетливо, колени у Клеопатры подкосились, а дыхание, и без того затрудненное, буквально застряло в горле. Никто не подготовил ее к тому, что на церемонию соберется такое множество народа. Вовсе не заросли небывалого растения покрывали прибрежные отмели, а тысячи людей, одетых в лучшие одежды белого цвета, отстиранные ради праздника до сияющей белизны. Откуда в этом отдаленном краю — безлюдном, если не считать плодородной полоски земли вдоль берега, — могла взяться такая толпа? Клеопатра и хотела бы радоваться, но не могла отделаться от мысли, что ее маленькая свита, плывущая за змеиной ладьей на царской барке, будет беспомощна против такого множества народу, если все эти люди вздумают напасть на них. Ей вспомнилось замечание Реджедет о римлянах, процветавших во времена правления ее, Клеопатры, предков. Не так давно Клеопатра бродила за воротами дворца, слушая, как египтяне называют Авлета любителем римлян. Она видела римлянина, умершего от их рук. Клеопатра пыталась отогнать видение: безжизненный взгляд и обмякшее тело бедолаги Кельсия, найденного мертвым во дворе его собственного дома вскоре после того, как он убил кошку — оплошность чужеземца, распалившая гнев египтян. Но образ этого человека вновь и вновь вставал перед ее внутренним взором вместе с безмятежным мертвым лицом отца. Теперь Авлет уже никогда не сможет прийти ей на помощь. Никто не сможет прийти ей на помощь. Она была одна, она была царицей, она была фараоном.
Несгибаемая Реджедет не выказала ни малейшего удивления при виде огромной толпы, скопившейся везде, где нашелся хоть один клочок твердой почвы, на который можно поставить ногу. Выражение лица верховного жреца тоже не изменилось. И эта бесстрастность заставила Клеопатру вздрогнуть.
Когда ладья подплыла ближе к толпе, Клеопатра чуть успокоилась, заметив греческих военных наместников из соседних областей страны, а также египетских чиновников под стягами храмовых советов от каждого нома, представлявших свои округа. Хотя, с другой стороны, в этой части Египта национальность не была гарантом верности.
Должностные лица расселись на скамьях, расположенных ярусами, которые были установлены по обоим берегам реки, так что все зрители могли свободно видеть, как бог-бык пересекает Нил, направляясь навстречу своему священному предназначению. Перед скамьями сидели на корточках или скрестив ноги крестьяне из прибрежных деревень, которые побросали свои утренние работы ради великого зрелища.
— Мы ожидали, что на церемонию придет тридцать тысяч человек, — прошептал жрец на ухо Клеопатре, когда ладья медленно развернулась, направляясь прямо к Бухеуму. — Но мне кажется, их уже больше.
«Несомненно, на меня не нападут в этот священный день перед лицом такого множества свидетелей», — убеждала себя Клеопатра, затаив дыхание и внимательно выискивая в лице жреца намек на предательство. Но он просто глядел вперед, подставив лучам солнца морщинистое коричневое лицо. Клеопатра рассматривала красное одеяние Реджедет, гадая, не скрывается ли в его широких складках нож. Затем царица снова перевела взгляд на толпу — тридцать тысяч человек, которые ненавидят греческих тиранов. Она невольно оперлась о плечо жреца.
— Ты больна, госпожа? — спросил он.
— Нет, я просто плохо спала ночью, — отозвалась Клеопатра, вложив в слова куда больше уверенности, нежели испытывала на самом деле.
Маленький коричневый жрец был ненамного выше царицы. Он взял ее за руку и наклонился поближе.
— Сон вовсе не нужен, владычица, — произнес он на египетском наречии. — Храм — это место, куда фараон приходит, чтобы найти единение с Ка, его божественным духом, который дает ему божественное право царствовать. Если единение было успешным, то сон не нужен. — Он отвернулся от царицы, подставив щеку свету и теплу, которые излучал бог, движущийся с востока. Глаза жреца были закрыты, и он ясно давал понять, что дальнейшего разговора не будет.
«Что же теперь?» — думала Клеопатра. Ее подвергли испытанию, а у нее не было ни малейшего способа узнать, выдержала ли она это испытание. Если Клеопатра и соединилась с Ка минувшей ночью, то дух не оставил никаких свидетельств этого. Она чувствовала себя усталой, опустошенной и испуганной. Желудок болел, голова трещала так, словно невидимые руки с силой сдавливали лоб и затылок, руки дрожали, ноги норовили подкоситься. Ей едва удавалось заставлять себя стоять прямо. Взяв пример с жреца и Реджедет, царица тоже обратила лицо навстречу лучам солнечного бога, молясь, чтобы его тепло стало для нее благословением. Но Клеопатра не могла найти в себе силы и взмолилась к божественной владычице, госпоже тысячи имен: «Забери мой страх!»
Однако богиня не смилостивилась; вместо этого Клеопатра была поражена еще более страшным видением. Даже если она преуспеет здесь и завоюет верность фиванцев, то какая злая судьба ожидает ее по возвращении? Разоблачение истины о смерти ее отца и обвинение в сокрытии этой смерти? Стражи дворца македонских царей или солдаты Габиния, которых деньгами переманили на службу ее юным братьям, а точнее, Потинию? Гефестион убит или, хуже того, состоит в заговоре с прочими? Она, должно быть, уже изгнана из Александрии. И не узнает об этом, пока не попытается вернуться. Что ждет ее тогда? Кинжал евнуха в спину? Вражеская армия в воротах дворца? Не было ни малейшего смысла думать сейчас об этих ужасных вещах, но у Клеопатры не хватало сил окончательно прогнать их из мыслей. Она сделала медленный глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Однако горячий воздух лишь усилил ее нервозное состояние.