Теперь Клеопатра даже собственного тела почти не ощущала. Она застыла, обхватив себя руками, а потом у нее подогнулись колени, и она упала. Руки ее лежали на холодных плитах пола и были холоднее мрамора. Клеопатра попыталась взять себя в руки, но не сумела и лишь перевернулась набок; теперь она лежала на жестком полу, словно младенец, свернувшись, кусая себе руку и ничего не ощущая.
Она слышала нарастающие крики на улицах. «Свобода! Свобода! Тиран мертв! Да здравствует Республика!» В ответ раздавались вопли ужаса и полные боли стоны.
Клеопатре захотелось знать: кто же именно освободил землю от Юлия Цезаря? Кто из сыновей убил отца, чтобы завладеть отцовским наследством? Ей не пришлось задавать этот вопрос дважды, ибо она уже знала, кто готовил убийство по идеологическим причинам. А раз он смог совершить столь хладнокровный шаг, убив человека, которого называл отцом, человека, который всю жизнь был ему наставником, который с такой любовью разговаривал с ним по-гречески о философии и поэзии, который простил ему участие в гражданской войне на стороне Помпея, — раз уж Брут оказался способен на это, не стирает ли он в этот самый момент кровь Цезаря с клинка, чтобы обратить кинжал против любовницы диктатора и ее ребенка? Они подняли руку на отца — не станет ли следующей мишенью его родной сын? А если сын умрет, то такая же участь постигнет и его мать, чтобы некому потом было мстить. Сына и мать уничтожат, не оставив никого, кто мог бы помешать целям убийц.
А что с Антонием? Клеопатра просто представить себе не могла, чтобы кто-нибудь сумел причинить вред Цезарю, когда Антоний находится рядом, — если только он сам не участвует в заговоре. На миг она позволила себе эту мысль, и ее затошнило. Но болезнь была сейчас для Клеопатры непозволительной роскошью, и она, медленно и глубоко дыша, в конце концов избавилась от спазмов в горле.
Она долго лежала на полу, не в силах пошевелиться и дрожа от холодного утреннего воздуха и холода плит, все еще влажных от утренней росы. Клеопатра знала, что нужно действовать. Следует немедленно принимать меры и заботиться о безопасности — своей и сына. Но она не могла сообразить, что же именно ей делать.
Клеопатра помнила, что уже испытывала эти ощущения прежде, находясь в таком же затруднительном положении. И все-таки она выжила. Когда умер ее отец, она осталась одна, без защиты, которую ныне давала ее власть, — девочка-царица, окруженная враждебными придворными группировками. Неужели теперь в мире не осталось ни единого безопасного места? Неужели никто не выступит на ее защиту?
Клеопатра стиснула кулак и еще сильнее впилась в руку зубами — она терзала свою плоть до тех пор, пока наконец-то не ощутила боль. Она чувствовала, как ее зубы погружаются в мягкую кожу, прорывают ее, и в конце концов страдание стало невыносимым.
Нет, на всей земле нет ни одного человека, который был бы достаточно могуществен для того, чтобы обернуть ход событий в ее пользу. «Мы приходим в этот мир в одиночку и в одиночку должны его покидать». А в промежутке лишь изредка выпадает случай отдохнуть от одиночества. С этого времени, поняла Клеопатра, с нею остаются лишь боги. Ни отца, ни Цезаря — ни одного смертного, под чьей защитой она могла бы отдохнуть.
И она воззвала к богам, что были ее прибежищем во всех горестях.
«Матерь Исида, Сострадательная Владычица, ты снова отняла у меня источник силы, оставив меня одну на земле, без матери, без отца, без мужа. И теперь лишь я могу защитить царство моих предков и моего маленького сына, законного царевича Египта и единственного истинного сына Цезаря. И снова я прошу тебя восстановить мои силы, чтобы я могла выполнять твои замыслы на земле, не в другом теле, а самолично, где лишь мы с тобой можем руководить моими действиями и воплощать Судьбу. Я, твоя смиренная дочь, молю тебя об этом. Помоги мне остаться в живых».
Горячие слезы текли по лицу Клеопатры — жгучие ручейки, особенно теплые по сравнению с холодом щек. Ей не следовало сейчас рыдать. Только не сейчас, когда так много предстоит сделать. Она поплачет потом, позднее, когда они с сыном вновь вернутся в Египет и окажутся в безопасности.
Клеопатра заставила себя сесть и вытерла глаза. Всхлипывая, она уцепилась за деревянные перила балкона и встала.
Сквозь уличный гам она расслышала размеренный стук, который ни с чем невозможно было спутать. Клеопатра слыхала его столько раз, что сразу же поняла, что это такое: грохот подбитых гвоздями сапог римских солдат, маршем двигающихся к центру города. Сейчас здесь вспыхнет война — а ее с сыном разделяет много миль! «Матерь Исида, он ведь еще совсем ребенок! Умоляю, помоги ему!»
Тут на балкон влетел высокий мужчина в потрепанном крестьянском плаще. Клеопатра отшатнулась, но мужчина скинул капюшон, и она увидела, что это Антоний. Он обхватил ее за плечи.
— Скорее! — велел он. — Нам нужно уйти в дом.
У Клеопатры не было сил ни о чем его расспрашивать. Впрочем, в вопросах не было необходимости, поскольку она и так отлично знала ту цепочку событий, что привела его сюда. Когда царица увидала Антония, у нее камень с души свалился — не только потому, что он был ей с Цезарем другом и союзником, но и потому, что само его присутствие свидетельствовало о том, что он неповинен в ужасном преступлении.
— Ты понимаешь, что случилось? — спросил Антоний.
— Об этом кричали на улицах, — отозвалась Клеопатра.
— Тебе ясно, что это означает? Нам необходимо вывезти тебя из Рима.
— Расскажи мне, что произошло, — сказала Клеопатра, с трудом выдавив из себя эти слова. — Это Брут?
— Потом, Клеопатра. Некогда разговаривать. Лепид вызвал свои отряды, расквартированные на Тибрском острове. Они сейчас входят в город.
— Ты собираешься воевать с убийцами Цезаря?
— Нет. Я собираюсь с ними торговаться.
Это известие потрясло Клеопатру.
— Но как ты можешь?!
Лицо Антония буквально светилось энергией; Клеопатра никогда еще не видела его таким. Он был совершенно спокоен, хотя и напряжен до последней жилки.
— Сейчас не время для эмоций. Сейчас необходимо предотвратить войну и захватить власть. Ибо величие, которое воплощал Цезарь, с его смертью рассеялось.
— Скажи мне только одно: это Брут?
Она хотела знать. Она предостерегала Цезаря, а он не прислушался к ее предупреждению. Должно быть, он желал этой смерти и даже как-то ее подстроил, позволив другим понять свою волю. Почему он ее покинул?
— Да, Брут. И многие другие. Но когда они помчались по улицам с этой вестью, их вместо хвалы встретили презрением. Люди швыряли в них камнями и гнали их прочь. Очевидно, у них не было никакого плана дальнейших действий. Полагаю, они думали, что их поблагодарят за убийство, — горько усмехнулся Антоний.
Он взял лицо Клеопатры в ладони; по сравнению с ее холодными щеками его руки казались очень теплыми.
— Не плачь. Время для слез наступит позднее. А сейчас я должен идти. Сперва к Кальпурнии, а потом к убийцам.