– Я их не трогал, – ответил Вася.
– А куда же они делись? Я прекрасно помню, что клал их сюда неделю назад. И с тех пор… Подожди! – Он задумался, уставившись невидящим взглядом на Васю. – Может, в спальне?
Он метнулся туда. Вернулся через пару минут, покачал головой. Они смотрели друга на друга. Вася – печально и растерянно. Сэм – соображая, работа мысли читалась на его лице.
– Кто тут был?
– Татьяна убирала вчера. Если ты думаешь…
– Я пытаюсь понять.
– Она все время была на виду. И мальчик…
– Какой мальчик?
– Она приходила с племянником, сыном сестры. Не с кем оставить было.
– Может, он? Большой?
– Лет семи. Нет, он играл во дворе.
– Он мог спрятать их где-нибудь! В сарае!
Сэм побежал в сарай. Вася пошел за ним. Следом, возбужденно лая, запрыгал Кубик.
Вася не понимал, зачем прятать картины в сарае. В отличие от Сэма он сразу принял исчезновение полотен. Ему даже стало казаться, что они и должны были исчезнуть, – в глубине души он испытывал неловкость от всей этой затеи с несуществующим художником. Он испытывал стыд перед Всеволодом Рудницким, хотя и отдавал себе отчет, что чувство это вполне иррациональное.
Сэм бушевал в сарае. Чертыхаясь, разбрасывал поленья, ящики, сломанные стулья и табуретки. Он и сам не очень верил, что картины там, но его деятельная душа требовала действий. Он вышел из сарая весь в пыли и паутине, посмотрел на Васю. Перевел взгляд на дом.
– Чердак!
Это прозвучало как команда. Они полезли на чердак. Неверный огонь свечи вырвал из темноты низкое пространство, ограниченное скатами крыши, и деревянные распорки. На чердаке было пусто, если не считать ящика со старыми журналами. Сэм перевернул ящик. Журналы высыпались, подняв тучу пыли.
Следующим объектом для обыска стала кухня. Сэм методично обшарил все шкафчики, встал на табуретку и заглянул поверх них. Потом обыскал веранду. Через час весь дом был перевернут вверх дном. Картины исчезли.
Они смотрели друг на друга, не решаясь высказать вслух то, что думают.
– Ты уходил из дома?
– Уходил. Ненадолго…
– А дверь? Ты же никогда не запираешь дверь!
– Я был рядом. Кубик бы почуял, если бы чужие…
– Когда они тут были? – спросил Сэм.
– Позавчера. – Вася понял, что он имеет в виду художников. – Но, Сема…
– Да знаю я! – в досаде выкрикнул тот. – Но кто-то же их взял! Они же не могли испариться! Это же мистика какая-то, честное слово. Идиотизм! Мы здорово приняли тогда?
– Здорово. Виталя рвался идти в овраг, ты и Коля его не пускали.
– Я показывал им картины?
– Нет. О них вообще речи не было. Никто их не видел. Я не верю, Сэм.
– Да я и сам не верю! А кто же тогда? И почему именно эти? Тут же и других полно, не хуже! Почему эти? Абсурд!
Вася молчал понуро.
– Так, давай рассуждать логически, – сказал Сэм почти спокойно. – Картины украли. Не дух их украл и не нечистая сила, а человек. Из тех, кто здесь бывал. А бывали здесь многие. Или кто-то случайный. Проходил мимо. Дверь открыта. Я был в городе. Ты гулял вокруг. Кубик с тобой. Кто угодно мог войти. – Сэм помолчал, давая Васе возможность возразить или согласиться. Тот промолчал. – Но чужой не мог знать, где картины! Это знал только тот, кто бывал в доме и видел их. Он и взял. Не спонтанно, а с заранее обдуманным намерением. Кто-то, кто понял!
– Но картин никто из них не видел, – возразил Вася неуверенно.
– Мы их убирали, когда приходили гости, верно, но особенно не прятали. А старые холсты вообще лежали на веранде. Помнишь, я купил на барахолке несколько картин, а потом мы выбрали две, которые сохранились получше. Виталя еще издевался, помнишь? Спрашивал – что это, ностальгия по базарным русалкам или попытка выдать их за местный фольклор и примитивизм и с выгодой толкнуть в Америке?
– Они не могли… Я не верю.
– Это сделал тот, кто понял, Вася! Увидел случайно и понял, что это настоящее! Подсмотрел! Не случайный прохожий, а художник! Тот, кто часто бывал тут. Кого Кубик считал своим. Если бы залез бомж, то украл бы жратву и пойло из кухни, одежду или холсты с веранды, но не стал бы шарить по тумбочкам. Это было сделано целенаправленно. Грабитель не просто украл картины! Он украл человека!
– Какого человека? – испуганно спросил Вася.
– Он украл художника! Нашего Всеволода Рудницкого! Он ограбил не только нас. Он ограбил и старого Гемфри Блейка! Это двойная, тройная подлость! Это… Это убийство!
…Они молча сидели на диване. Смеркалось. В природе заморосил мелкий холодный дождь, капли дробно застучали по оконным стеклам. Кубик спал на полу рядом, иногда шумно вздыхал во сне. Вася, понурившись, думал, что его попытка начать новую жизнь провалилась. Ему пришло в голову, что, возможно, это Всеволод Рудницкий вмешался, возмущенный их преступлением. Ведь они ничего не знают о нем! Вася вспомнил, какое счастье испытывал, когда писал его портрет, объединяя в нем черты Семы и свои собственные.
– Ладно! – вдруг громко произнес Сэм, хлопая себя ладонями по коленям. – Пусть это будем самым большим несчастьем в нашей жизни!
Вася вздрогнул и очнулся.
– Ничего, Василек! Пробьемся! Жаль, конечно… Я влюбился в твою розовую церковь. Но главное осталось с нами.
Вася смотрел растерянно, не понимая.
– Главное – это! – Сэм постучал его пальцем по лбу. – Твой талант, Василек. Твоя фантазия! Это никуда не делось. Талант, как говорится, не пропьешь! Согласен?
Вася кивнул неуверенно. Сэм озабоченно смотрел на друга. Он понимал, что Вася, как все мнительные и изломанные люди, готов видеть в краже чуть ли не происки судьбы. Фатум. И сейчас стремительно возвращается туда, откуда он, Сэм, с таким трудом его вытащил. В состояние безнадежности и апатии.
– А это… Считай это признанием, Василек! – выпалил он вдруг, хлопая друга по плечу. – Если один художник украл картины у другого, это признание, поверь мне. Он восхищается твоей работой, мерзавец! Ты – Васька Монастырь, художник, отмеченный богом, а он – бесплоден, пуст и ничтожен! Как Моцарт и Сальери! Подыхая от зависти, он спер твои картины. Он повесит розовую церковь и портрет молодого человека у себя в спальне и будет тайно любоваться.
Знаешь, Василек, давай подарим ему твои картины! Пусть подавится, скотина. На бедность. Пусть пользуется, не жалко. Мы себе еще изобразим, правда?
Сэм морщился от той чуши, которую нес, но сейчас он больше думал о Васе, чем о грабителе. С грабителем он, даст бог, разберется, с рук это ему, подонку, не сойдет. Сволочь! Урод! Убийца! Но главное не это. Главное – удержать на плаву Васю…