В лучах заходящего солнца разноцветные этажи башни сияли все ярче, слепя глаза. Основание Э-темен-анки было белого цвета – любимого цвета богини Иштар. Следующий ярус был черным – цвета бога Адада; его сменял пурпур Мардука. Затем следовали цвета: голубой – бога Набу, огненно-оранжевый – бога Нергала, нежно-серебристый – бога Сина и, наконец, сияюще-золотой – бога Шамаша.
Именно здесь, возле огромной башни, и проходили все двенадцать праздничных дней удивительные по пышности церемонии – это боги, покровительствовавшие тому или иному городу огромной империи Междуречья, воздавали почести Мардуку: «созидателю и разрушителю, полному жалости и умеющему сострадать, и во всех приказаниях своих исполненному благорасположения к богам…»
Довольно часто богам приходилось добираться в Вавилон издалека. Они горделиво покоились на носилках, которые несли на плечах многочисленные изможденные рабы. Ах, как же ненавидели носильщики этих золотых истуканов, эти тяжелейшие статуи!
– Мы тащим их в такую даль лишь для того, чтобы через несколько дней вернуть обратно! – бормотали пересохшими губами недовольные, и горе было тем из них, кого слышали надсмотрщики. Бичевание было самым легким для них наказанием, но обычно провинившимся тут же отрубали голову. Если же дело происходило в самом Вавилоне, то упиравшихся рабов под радостное улюлюканье толпы волокли на крепостную стену и сбрасывали с нее в глубокий и полный воды ров.
– Утонет? – спорили любопытные. – Разобьется о воду?
– Да нет, его сожрет та тварь, что живет там, – уверенно заявлял какой-нибудь прохожий, и все начинали пристально смотреть вниз, ожидая с замиранием сердца, как несчастного проглотит чудовище.
Никто не знал, откуда взялись слухи о том, что во рву некоторое время назад поселилась какая-то исполинская гадина. Ров появился уже при Навуходоносоре, так что знаменитый вавилонский дракон никак не мог обосноваться там – разве что у него родился детеныш, который в отличие от самого дракона умел плавать и дышать под водой.
Дракона, жившего в одном из храмов вавилонской башни, звали Сирруш, и им издавна пугали всех городских детей. Для того чтобы увидеть его, было вовсе необязательно идти к жрецам, которые иногда указывали на неясный силуэт в полутьме храма и восклицали:
– Вот он, Сирруш, дракон, которому покровительствует сам Мардук! Поклонитесь же ему!
Изображения Сирруша, наряду с изображениями священных быков бога грома и дождя Адада, украшали ворота Вавилона и внушали трепет всем путникам, собиравшимся ступить на мощенную известняковыми плитами главную улицу столицы Вавилонии. У Сирруша была голова змеи с высунутым из пасти длинным раздвоенным языком и с рогом на плоском черепе. Все его тело покрывала чешуя, а на задних ногах, таких же высоких, как и передние, красовались острые птичьи когти.
Он был очень страшным, и немудрено, что время от времени по Вавилону начинали бродить слухи о том, что Сирруш выбрался из храма и полакомился коровой, бараном или человеком. Иные даже утверждали, что чудовищ было несколько и что жили они в разных частях города. В крепостном рву, правда, дракона пока никто не видел, но вавилоняне были уверены, что рано или поздно стража непременно заметит его и бросит ему на съеденье какого-нибудь провинившегося раба.
…А погубил Сирруша библейский пророк Даниил, который, хотя и был еще отроком, не захотел поклоняться чудищу как богу и накормил его лепешкой из жира, смолы и волос, отчего дракон немедленно издох.
…Изваяния богов медленно плыли по знаменитой Дороге Процессий, а вокруг звучала музыка, под которую танцевали жрецы и священные куртизанки. Лучи заходящего солнца освещали яркие праздничные одеяния горожан – желтые, белоснежные, красные. Все они были украшены тончайшей вышивкой, секрет которой знали только вавилонские мастерицы. Сверкали золотые и серебряные драгоценности, а на доспехи солдат, облаченных в пурпур и гордо поглаживавших свои черные курчавые бороды, было больно глядеть.
Город лихорадочно праздновал, ликовал, веселился, благоухал духами и разнообразнейшими яствами, которые готовились прямо под открытым небом. Столица с нетерпением ждала наступления этой последней торжественной ночи, чтобы после божественной церемонии упиться любовью и… финиковым вином.
Солнце склонялось к горизонту, и взоры вавилонян все чаще обращались к башне, к самой ее вершине, где в святилище бога Мардука ожидала его появления прекрасная девственница. Комната, где она дрожала сейчас от страха, была почти пуста – там стояли лишь широкое ложе слоновой кости с шелковыми подушками и позолоченный стол (как известно, все знатные люди на Востоке, а также греческая и римская элита трапезничали лежа). Разумеется, народ не имел доступа в это святилище, где иногда бывал сам Мардук: ведь лицезрение бога грозило простому смертному гибелью.
Девушка появилась, когда солнце было в самом зените. Жрицы принесли ее на носилках, точно статую богини Иштар. Никто не мог бы разглядеть ее лица, ибо красота этой девственницы предназначалась одному лишь Мардуку. С ног до головы она была закутана в разноцветные покрывала.
Она покинула носилки у подножия огромного храма и стала медленно подниматься по лестнице, которая вела с первого – белого – на второй этаж. Она шла очень медленно и величаво и сбросила свое верхнее, белого цвета, покрывало, когда достигла последней ступени. Потом она ступила на черную лестницу Адада и на верхней ее ступеньке освободилась от черного покрывала. Пурпурное покрывало упало к ногам красавицы, едва она миновала третий ярус храма и принялась подниматься по голубой лестнице, посвященной богу мудрости и письма Набу. Голубое же покрывало осталось возле входа на оранжевую террасу – там, где бывал порой сам Нергал, владыка подземного царства. Затем настал черед пятого покрывала… Девушка поднялась уже очень высоко – людям, смотревшим на нее снизу, она казалась крохотным серебряным, а потом золотым пятнышком на фоне синего неба.
На самой верхней террасе избранницу Мардука ожидали жрецы. Они подвели ее ко входу в святилище, она сбросила с себя последнее покрывало и, обнаженная, ступила в свои брачные покои. Теперь ей предстояло дождаться того, кто явится овладеть ею.
Эта совсем юная девушка была выбрана из сотен других только потому, что оказалась красивее их. Ее красота была безупречна. Никого не интересовало, к какому сословию принадлежала девственница до того, как стала невестой Мардука. Она могла быть знатной вавилонянкой, а могла быть простой крестьянкой, или пленницей, или даже рабыней. Ей не удастся вернуться туда, где проходила прежде ее жизнь, ибо нынешним вечером с ней возляжет бог, и никогда больше она уже не познает ни одного мужчины. Она не была обречена на священную проституцию, как все жрицы богини Иштар; ей предстояло превратиться в жрицу Мардука и хранить ему верность до конца своих дней. Во всяком случае, простолюдины верили, что дело обстояло именно так.
Геродот же был куда менее доверчив. Вот что писал он, когда услышал рассказы про храм Мардука: «Некоторые утверждают, будто сам бог посещает этот храм и отдыхает на этом ложе, но мне сие представляется весьма сомнительным».